Рождество Иоанна Предтечи: пророк для народа, любящего своих детей
Евреи любили и желали детей. У них не было движения «child free», и они детей насколько любили, настолько и хотели. Абортов у них тоже не было, отчего среди рождавшихся регулярно мальчиков и девочек появлялись время от времени Самуил, Давид, Илия. От них же родилась со временем Благословенная в женах. А когда приближалось время от Ее чистых кровей прийти в мир Сыну Благословенного, в этом же народе родился Предтеча Спасителя.
Он родился от престарелых родителей.
Когда человек детей не хочет, то их отсутствие для него — исполнение желаний. А когда люди детей хотят, то их отсутствие — почти проклятие. Есть утешение — вспоминать Авраама и его долгую бездетность. Но это — слабое утешение, поскольку любой скажет: «То — Авраам, а это — ты, рядовой грешник». И я не приложу ума, с чем сравнить то глубокое смирение и печаль, которые носили в себе Захария и Елисавета, словно клеймом отмеченные бездетностью. Боюсь, что мы так и не ощутим глубину их скорби, поскольку живем иначе, в других смысловых координатах.
Но меня интересует еще одна грань долгого испытания бесплодием. Кроме смирения, которое должно было родиться в душах супругов, и кроме отчаяния или ропота, которые ни в коем случае не должны были родиться, было еще нечто. Это «нечто» — умирание или хотя бы замирание страстей.
Каков вообще смысл старости? Вне религиозного подхода смысла в ней нет. Вне восхождения к Богу она — пытка немощью и частичная расплата за совершенные ошибки. У старости появляется смысл лишь при наличии вечной перспективы. Тогда она — время опыта и отхода от суеты. Тогда она — движение навстречу к Богу и время молитвы. Сама прожитая жизнь обтачивает человеческую душу, и старику быть наглым и дерзким, глупым и похотливым так же противоестественно, как камню на морском берегу противоестественно не быть гладким и обточенным волнами.
Страсти должны умирать в человеке по мере накопления прожитых лет. В этом смысл старости. Должны умирать похоть, сребролюбие, болтливость, зависть, злопамятство. Должны крепнуть вера и предчувствие иной жизни. Современная культура пытается хвалиться именно тем, что молодит омертвевших, что создает условия для продолжения жизни страстей в преклонном возрасте. Но Захария с Елисаветой жили в иные времена и по-иному. Живи они сейчас, Предтеча, быть может, и не родился бы.
Они жили по-иному, то есть правильно,
Сама прожитая жизнь обтачивает человеческую душу, и старику быть наглым и дерзким, глупым и похотливым так же противоестественно, как камню на морском берегу противоестественно не быть гладким и обточенным волнами.
Вскоре предстояло и Деве понести во чреве от Духа Святого (см.: Мф. 1:18). Перед этим Бог творит последнее предваряющее чудо в женском естестве: рождает старица. В девице ведь все готово к зачатию, только нет мужа. А в старице все умерло для зачатия, хотя муж есть. То, что Захария, онемевший после видения Ангела в храме, пришел домой и, оставаясь немым до самого рождения сына, приступил к жене как к женщине — чудо. Чудо — возникновение однократного желания в старом теле; желания, не отменяющего благоговейного страха и возникающего по послушанию голосу свыше. Чудо — само соитие людей, ничего уже не ждавших от своей высохшей утробы, чудо — и последовавшая затем беременность. «Я дал силу зачать, не дам ли Я и силу родить?» — словно говорит Господь через Исаию (ср. Ис. 7:14). Он дал силу родить и Елисавете, что было венцом чудес после обычного вынашивания, столь необычного в данном случае.
Предтеча родился. Его питали старческие сосцы, приучающие сына поститься с детства. Он, ничего не видя еще глазами, видел Христа сердцем, когда бился во чреве матери, и та исполнялась Духом, благодаря сыну. В это самое время непраздная Мария, стоявшая перед Елисаветой, удостоилась от нее имени Матери Господа (см.: Лк. 1:43).
Родившись, Предтеча развязал язык отца, и тот стал пророчествовать, не в духе старого священства, приносящего кровавые жертвы, но в духе нового священства, благовествующего день за днем спасение Бога нашего.