Созерцатель

Но вот это уплыло, а на смену пришли совсем другие мысли. Вспомнилась истерика антиквара в банке во время приезда Игоря. Там всё прошло идеально, даже без опозданий, но я видел, как человек во время обычного ожидания взвинчивал себя до предынфарктного состояния. Чего же способен он натворить, если на самом деле случится нечто неординарное: недостача искомой суммы, наличие фальшивых купюр или – о, ужас! – предательство одного из низовых сборщиков подати с исчезновением вместе с крупной суммой! Мне сразу представилось, как глаза этих «ребяток» наполнятся аспидной злобой, мускулы – разрывной силой, и всё это устремится на меня… О, нет! Лучше нищета, чем постоянный страх и непрестанное ожидание казни. Нет! – это я сказал себе и про себя. Когда-нибудь потом я обязательно скажу это антиквару, но хотя бы в отсутствие этих горилл.

Деликатесная композиция на моей тарелке осталась нетронутой. Моё настроение стало таким… подавленным, что ли… Антиквар еще не знал моего ответа, но подозревая неладное, ни в коем случае не желал услышать моё «нет» сейчас. Он смягчился и поспешил отправить меня домой «подумать». И мы к обоюдной радости расстались.

Безработным я ходил всего три дня. Во второй половине четвертого дня получил предложение работать в православном издательстве. Оклад предложили так же весьма символичный – пятнадцать тысяч, только не долларов, а рублей. Ну, здравствуй, привычная, до боли в сердце, родная нищета! Вручили мне труды одного знаменитого преподобного и сказали: «Сделай из этого фолианта в тысячу страниц компиляцию страниц на семьдесят». Сделал, сдал и получил первую похвалу.

Потом все это повторялось много раз. Вроде бы все нормально, только душа моя была не на месте. Книги выпускали, их продавали, но никакой отдачи я не видел. То ли дело беллетристика: то скандалы, то суды, то премии с грандами – всё какая-то бурная жизнь. А тут – кто читает, зачем и есть ли польза – не понятно. Я отдавал себе отчет, что православный читатель далек от страстного восприятия книг, его оценки тихи и спокойны, но не настолько же, чтобы вообще никакой реакции. Узнал у коллег, которые занимались изданием художественных книг. О, там наблюдалось нечто совсем другое: и жизнь, и слёзы, и любовь!  Вот тут я и ощутил, как мощно потянуло меня написать книгу самому.

Немалым толчком к тому послужила просьба Игоря. Как-то он принес рукопись и сказал:

– Игумен из нашего храма попросил передать тебе эту книгу. Попробуй определить, есть ли талант у этого автора. Как решишь, так и будет. Автор или получит благословение или нет.

– Слушай, Игорь, не слишком ли большую ответственность вы на меня возлагаете? Некоторые авторы после отказа опускаются в такой омут отчаяния, где и до суицида недалеко.

– Ну видишь, Андрей, ты сам всё понимаешь. Так что будешь осмотрительным и осторожным в оценках.

Остались мы с рукописью наедине. Занимался домашними делами, гулял, ходил в магазин, и постоянно чувствовал, как рукопись зовёт к себе. Наконец, время, отведенное правилами приличия на отлёжку рукописи, истекло. Я взял распечатанные на принтере листы, скрепленные скоросшивателем, изучил титул, оглавление, веером пролистал и опустил на колени. Мне стало понятно, что это – сборник философских очерков, стихов и несколько рассказов.

Сначала взялся за стихи. Между третьим и четвертым почувствовал, как нечто похожее на злорадство проникло в мою грудь: стихи оказались грубосколоченными. Чуть не в каждой строфе имелись нарушения ритма. Рифмы были или затасканными, или оказывались грубоватыми созвучиями. Если бы у автора при этой неаккуратности имелся хотя бы смысл, который бы извинял недочеты, перекрывал их, но и смысла там что-то не наблюдалось. В нескольких местах упоминался Господь, Ангел, рай – но это только усугубляло вину за небрежность автора.

Дальше изучал философию. С этой частью рукописи разобрался довольно быстро. Полная чушь! За труднопереносимыми терминами и напускной заумностью – пустота, зияющая черной тоской.

Наконец, принялся за то, что отложил на десерт – рассказы. Если не обращать внимания на вездесущий негативизм, то читались они даже интересно. Во всяком случае, два рассказа меня сумели увлечь. Я ухватился за них, как утопающий за спасательный круг, и стал подтягиваться на их упругости и выбираться из мрачного омута к солнцу.