Созерцатель

А вот раздаётся по двору заливистый звон колокольчика, и из-за угла выезжает серый мусоровоз со звонарём на подножке. Двери подъездов захлопали, народ выносит ведра и по очереди высыпает содержимое в оттопыренный квадратный зад спецмашины. Звонарь непрестанно трамбует мусор лопатой, потом дергает рычаги сбоку, и порция мусора уезжает внутрь, а мальчишки стоят и смотрят на всё это, обсуждая шепотом, как должно быть увлекательно и престижно работать на такой чудо-машине.

А вот и сталевары съезжаются на своих «Москвичах» и «Волгах». Это рабочая элита! Они все в белоснежных рубашках, круглый год загорелые, но не от солнца, а от мартеновского огня. Сразу пустеет доминошный стол, они солидно рассаживаются и начинают посиделки с водкой, пивом, дорогой копченой колбасой, вяленым лещом. Часто такие клубные мероприятия заканчиваются борьбой или даже дракой, но никто не решается вмешаться и призвать их к порядку, даже милиционер дядя Коля или управдом дядя Вася. Они из касты неприкасаемых, они герои труда!

С наступлением вечера выходит Валерик и словно камешек по воде, швыряет по асфальту кусок серебристого металла, который назывался «церий». В темноте вспыхивают снопы ярко-белых искр — сначала рядом, потом дальше, еще дальше. Потом кто-то предлагает идти в порт, где мы наблюдаем, как шлюзуется огромный сухогруз, а чуть дальше маневровый паровоз таскает вагоны со шлаком, рудой, металлоломом туда-сюда, громко, с шипением пускает раскаленный пар, издавая пронзительные гудки. Бежим следом за огромным черно-красным паровозом, скрываясь от вооруженного винтовкой старика-сторожа в густых клубах пара и забираемся на циклопические горы серо-черного шлака, пахнущего дымом, и оттуда разглядываем небо над заводом «Запорожсталь» — там, среди высоких труб, огромных мартеновских печей и градирен иногда вспыхивает багровое зарево — это выпускают из печей наружу тот самый шлак, по которому так бесстрашно мы ходим.

А на следующее утро пьём кофе с теткой на кухне, вдруг раздаётся дверной звонок. Тетя Галя бросается к двери, на ходу предполагая, что это из школы. Но входит на кухню с Леной. Девушка садится за стол и принимает от тетушки чашку кофе. Тетка, чувствует мощную электризацию атмосферы и тактично удаляется в зал. Лена отпивает глоток, другой, потом вскидывает на меня огромные черные глаза, нежно глядит на мою смущенную физиономию секунду, другую, третью и, певуче растягивая слова, говорит:

— Андрюша, я чувствую себя виноватой. Я, наверное, испортила тебе настроение на всё лето. Ты прости меня, пожалуйста, и давай останемся друзьями.

— Да разве ты виновата, что… такая красивая…

— Ну да… Знаешь, какое это несчастье — видеть, как разбиваешь сердце хорошему человеку и ничего не можешь поделать.

— Да ладно, «нэ хвылюйся», как у вас тут говорят, я как-нибудь это переживу.

— Значит, друзья! — Она озарилась той сверкающей улыбкой, от которой, должно быть, стрелялись гусары, влюбленные в Лилю Брик, и матерые шпионы из окружения Мата Хари, вонзали меч в сердце приближенные Клеопатры и сходили с ума мальчики, знакомые с этой прекрасной греческой розой. — А я тебя, Андрюша, приглашаю на соревнования.

— Какие соревнования летом?

— А у нас в октябре городские, а сегодня — отборочные. Придешь? В ДСШ. Юра покажет.

И вот сижу я в спортивном зале и смотрю, как по большому ковру бегают и прыгают девочки в трико. Мне это всё не очень нравится. Пахнет потом, девочки волнуются, тренер кричит на них, доводя до слёз. И вот выбегает Лена. Публика сразу замолкает, всё внимание — только на неё. Она самая стройная, длинноногая и гибкая. Кажется, будто в этом совершенном теле и костей-то нет! Вот как она умудряется сидеть в шпагате и еще доставать лбом колена? Лена выполняет свои упражнения с такой легкой грацией, что даже тренер удовлетворенно молчит и только кивает головой. А мы с Юрой вытянули шеи, сжали кулаки и ловим каждое движение гимнастки. Судейская коллегия поднимает высшие оценки — полный триумф! Публика неистовствует! Лена с достоинством делает книксен и царственно удаляется.

Рядом со мной сидела курносая девушка. Она повернула ко мне лицо и сказала:

— Я тоже за Лену болела. А ты тоже, как все мальчики, влюблен в неё?

— Да, как все мальчики, — вздохнул я обреченно и пристыжено.

— А ты говоришь, не как запорожец. Ты приезжий?

— Да, с севера, — кивнул я. — Издалека.

— Вика. — Она протянула мне ладошку.

— Андрей. — Я пожал руку девушки. От неё пахнуло дружеским теплом. Она была проста, общительна и, кажется, «всё понимала».