Потом, как во сне, не обращая внимания на всё остальное, мы сидели рядом в машине — Даша за рулем, я на соседнем сиденье. И говорили — ненасытно, жадно, как в последний раз, как перед смертью… Потом в маленьком поселке мы разгружали вещи, знакомились со старушкой-мамой. Сынок Матильды, загорелый дочерна, несказанно обрадовался переезду матери и взахлеб рассказывал, как ему здесь нравится, сколько у него тут друзей. Да, в Москве, этот мальчик ничего, кроме одиночества и тоски, пожалуй, не знал.
После разгрузки вещей Даша вызвалась показать мне поселок. Мы дошли до Дворца культуры с колоннами — и тут я будто проснулся от сладкого сна и вернулся в реальность. Да я же тут жил! Мы с мамой снимали комнату в этом поселке два года, когда ожидали нашу кооперативную квартиру. Я потащил Дашу за руку по знакомой улице и, завернув за угол трехэтажного дома послевоенной постройки, мы оказались во дворе. Вот дом, в котором я жил. Вот окна нашей комнаты. Тут я ездил на велосипеде, там развешивал белье сушиться. А за тем домом — стадион, по дорожке которого я каждое утро пробегал три круга. А вон там был пивной зал, вокруг которого постоянно крутились жаждущие мужички. Там — баня, а за ней улица, по которой мы ходили в лес. Это всё моё!
Я водил Дашу за руку и возбужденно рассказывал, как хорошо мы тут жили. Наш дом населяли или молодежь в ожидании квартиры, или старики, которые уже ничего не ожидали. Мы знали всё обо всех: кто что ел на ужин, кто ругался и на какую тему, кто пришел пьяным и как на это реагировала семья, кто купил телевизор и за сколько. Нам без сомнений оставляли детей, пока молодежь ездила в Москву в театр, на стадион или на выставку. Мы отмечали праздники, собираясь то у тех, то у других, огромными компаниями с детьми и со стариками. В этом дворе у нас было столько друзей!
А когда мы, наконец, дождались ордера на свою кооперативную квартиру и переехали в новый дом, мы смотрели на огромный семнадцатиэтажный человеческий муравейник о шести подъездах и думали: если в маленьком доме у нас было столько друзей, то сколько же будет здесь!
— И сколько? — спросила Даша.
— Практически ни одного, — ответил я, глубоко вздохнув. — Представляешь, однажды мама ушла в гости с ночевкой, а я забыл ключи дома. Я звонил во все двери, и никто не открывал. С нашего, шестнадцатого этажа, я спустился аж до пятого, пока мне не открыл пьяненький старичок в трусах. Он услышал о моей беде, взял топор и прямо в трусах поехал со мной на лифте. Отжал мою дверь от косяка и впустил домой. Я ему предлагал в качестве благодарности деньги, выпить — он отказался и даже обиделся. Потом этот добрый человек несколько лет работал у нас вахтером, и мы с ним раскланивались при встрече, а потом заболел и пропал. Говорят, его взяла к себе дочь.
Но как Даша всё это слушала! Она переживала каждое слово, она впитывала каждый мой звук. Её глаза смотрели с такой нежной теплотой, что мне хотелось кричать от счастья. Господи, ведь мне скоро пятьдесят лет, а я только сегодня встретил свою первую любовь!
Потом пришла очередь Даше рассказать о себе. Она долго откладывала, но потом, наконец, решилась:
«А теперь начну обещанный рассказ. Начну с детства. Откуда же ещё?
Если проанализировать свою жизнь, все свои беды и несчастья, то приходишь к выводу, что всё это закономерность и иначе быть не могло. Мои родители жили ужасно! Отец постоянно избивал маму, доставалось и нам. Нам — это детям. Нас в семье трое, то есть, у меня есть старший брат и младшая сестра. Мы с братом были неуклюжие, низкорослые головастики с тонкими ручками-ножками и, наверное, своим видом вызывали неприязнь у окружающих. Поэтому, боясь попасть под горячую руку, обычно прятались под кровати-углы, где нас тяжелее было заметить и избить. А бил отец здорово, всем, что попадалось под руку, бил с остервенением, не давая себе отчета. А сестра родилась маленькой куколкой — складненькая, волосы завиты кудряшками. В неё влюблялись все и сразу. Стоило ей подойти и сказать: «Папа, не бей маму» — и он утихал.
Да, не сказала самое главное: родители нас рожали, а воспитывала бабушка. Вот о ком можно писать книгу! Её ангельское терпение, её доброта до сих пор согревают наши сердца. Никто из нас не скажет о ней плохого слова, не придумает.
Вот так всё сложилось, что у нас был свой союз. Брат любил и защищал меня. Стоило кому-то пошутить «заберём твою сестричку», как он кричал: «Где мой топор? Зарубаю!» А сестра слушалась только меня. Я для неё была всем — и мамой, и папой. Уже подросли, а мама часто говорила: «Ну скажи Моте, она только тебя слушается!» Так и было. Мы и сейчас остались дружны. Но… Есть одно «но». Собираясь вместе, втроем, вспоминая детство, я вижу по разговорам, что они не простили родителей. Я простила… И сразу стала любить их. Потому, что поняла. Я все поняла. Все наши беды от наших грехов.