Созерцатель

— Впечатления там строго дозированы, приключения пресекаются гидами и полицией. Нужно вам узнать о какой-нибудь стране, лучше зайдите в интернет, полистайте проспекты, рассмотрите фотографии, сделанные профессионалами. Еще неплохо посмотреть фильмы этой страны. Вот и всё! Поверьте, впечатлений и знаний у вас будет не меньше, чем у туриста, который только что вернулся оттуда. Если не больше. У него в голове каша, а у вас система. Согласно статистике, 80% туристов ездит по свету только для того, чтобы потом рассказывать о поездке друзьям. Ну и вы рассказывайте, если хочется. Накачайте снимков из интернета, на фотошопе вставьте свои изображения — и вперед! Зато какая экономия денег, времени и здоровья! Ведь двухнедельная поездка в другую страну — это страшный стресс для всего организма, включая кошелёк и, простите, психику!

— Ну нет, — капризно протянула Марина, — тут я с вами не согласна.

— Тогда самое время вернуться к поднятой выше теме. Что нам сказал австрийский психолог Альфред Лэнгле? А вот что: «Бренность бытия ставит нас перед вопросом смысла нашей экзистенции: я есть — ради чего?» Если мы живем только ради удовольствий — пожалуйста, убивайте себя дальше, никто вам не воспрепятствует. А если сия «экзистенция» — смысл жизни — вдруг окажется совсем в другой плоскости? Что нам скажет тот, кто прошел увлечение гедонизмом, унифицированным хаосом и умудрел? — воскликнул он, глядя на меня.

— А скажу я вот что: смысл жизни в том, — набрал я воздуха и выпалил: — чтобы после её окончания не попасть в ад — всё!

— Ну что ж, по крайней мере, просто и разумно — откликнулся Борис и взглянул на меня с растущим интересом. — Попасть в огонь геенны и гореть там вечность — конечно, не очень приятная перспектива.

— А кто это знает? — сказала Марина, подняв к потолку задумчивый взор и указательный пальчик. — И кто там бывал?

— Знают об этом все, кому это нужно знать, — сказал старик. — А возвращались оттуда тысячи людей и подробно обо всём рассказывали. И до сих пор десятки людей ходят Там, ведомые святыми и готовятся вернуться на землю, чтобы рассказать несведущим и предостеречь отчаянных. Мы же знаем!

— Вы серьезно? — спросила Марина, оглядывая нас троих. — Надеюсь, это не какая-нибудь тоталитарная секта фанатиков?

— Ну что вы, — протянул старик, — за нами тысячелетняя традиция родного Православия.

— Тогда конечно, — успокоилась девушка. — Зачем нам чужая шизофрения, когда есть своя истина, проверенная веками. Верно?

— Абсолютно, — подтвердили мы, согласно кивнув.

— Вы меня заинтересовали, — сказала девушка. — Примите меня в своё общество любителей истины.

— Примерно этого мы и добивались своим пацифистским экстремизмом, — сказал старик. Потом хлопнул в ладоши и торжественно произнес: — А теперь, когда наша милая барышня вышла, наконец, из дебилостремительного дискурса и встала на путь поиска единственной истины, мы наградим её вкушением блюд. Финита ля трагедия! За стол, господа! Не зря же вы потратились и всё это принесли.

Старик встал, обратился к красному углу с иконами, торжественно прочел «Отче наш» и красиво перекрестил яства и питие. После такого зачина, хотелось не есть, но — благочестиво вкушать трапезу. После салатов и перед крем-супом от Дольфа раздался громкий треск, мы вздрогнули, а оконное стекло мелко задрожало. Старик даже не оторвал глаз от оливкового цвета густой жидкости в дулёвской тарелке с красно-золотым ободком и продолжал невозмутимо черпать жижу сияющей серебряной ложкой мстерской чеканки.

— Это что, — наконец, произнес он, завершив исчерпывающий процесс, — шалят лукашки слегка. Пугают, чтобы не забывал народ честной лоб крестить. Здесь-то еще терпимо. А вот есть у меня знакомый друг по фамилии Ежов — внучатый племянник того самого политического деятеля, в честь которого целый период жизни нашего народа назван «Ежовщиной». Так вот у моего несчастного друга в доме скелеты из шкафов вываливаются пачками. Он, бедный, вынужден буквально каждый день не приходить в сознание, чтобы его не повредить и не свихнуться. Это в старых домах такая традиция.

Я вполовину глаза поглядел на Марину. Девушка, побледнела до такой степени, что побелели даже веснушки, некогда бордовые губы и карие глаза. Волосы её вздыбились еще выше и шире наподобие пионерского костра, вспыхнувшего от всплеска бензина из ведра решительным пионервожатым. Я сам, признаться, за время нахождения в этом порядошном доме несколько раз отключался, падал в обморок и умирал от страха. Правда, всеми силами виду не подавал, только поэтому моей слабости никто не заметил. Никто кроме премудрого старика. Это мне открылось, когда он вроде бы издалека начал свой мудрый сказ: