Придя к такому решению, он перестал сопротивляться. Просто смотрел в упор на дорогие черты, казавшиеся сейчас гротескно-жуткими из-за крови на лице и холодно-алчного взгляда, а представлял совсем другое: их знакомство, первое свидание, свадьбу, медовый месяц, совместные поездки и обустройство их московской квартиры – все те моменты, которые до сих пор составляли их с Леной семейное счастье, пока глупость и упрямство Игоря едва не подвели черту под ее жизнью. «Пей, дорогая, пей! Пей и живи. Ты должна жить. Ты, а не я. Так будет правильно».
Бахтин чувствовал, как холодеет, как у него постепенно немеют руки и ноги. Он понимал, что умирает, так как для залечивания таких травм, какие были у Лены, понадобится вся его жизнь. Игорь закрыл глаза, чтобы не видеть жуткой кровавой маски, в которую превратилось лицо жены, хотел, чтобы перед смертью в его сознании остались другие образы: живая, по-настоящему живая и счастливая Лена…
Он даже не понял, в какой именно момент произошла эта перемена: вцепившаяся в него сильная рука жены, которой она прижимала его к себе, не позволяя вырваться и удрать, вдруг напряглась и, напротив, – попыталась его оттолкнуть. Бахтин от неожиданности открыл глаза и с изумлением увидел, что лицо Лены, только что спокойное и уверенное в том, что жертва, насытив ее до конца, умрет, позволив ей, сильной и здоровой, вырваться из этой ловушки и продолжать жить, вдруг исказилось страхом и отвращением, словно живительная энергия, поступавшая от Игоря, внезапно превратилась в губительную отраву… Безумие!
– Лена… – попытался заговорить с женой Бахтин, но сил не осталось даже на это, и из горла его вырвалось лишь слабое невнятное сипение.
Жена уже восстановилась достаточно, чтобы двигаться самостоятельно, и, когда она рванулась прочь из его объятий, ослабевшие руки Игоря не смогли ее удержать. Ей все еще было больно – залечилась она все-таки не до конца, но вытягивание энергии прекратила и предприняла единственный доступный ей путь бегства – через спинку сиденья назад. Игорь почувствовал, как от ее рывков зашевелилась машина, и понял, что, если продолжится в том же духе, она перевернется еще раз, упадет и похоронит их обоих уже окончательно.
– Лена!.. – слабый шепот вместо крика.
Пальцы попытались схватить ее за одежду, но она яростно лягнула его в грудь, отбросив к водительской дверце, а машина начала заваливаться. Если б не это, Игорю нипочем бы не выбраться, но дверца отошла от сосны, и Бахтин, навалившись на нее спиной, вывалился наружу, всем телом прилипая к стволу дерева. А машина вместе с продолжающей рваться из нее женой кувырком покатилась дальше под откос, превращаясь в гроб из смятого, покореженного металла…
Нет! Этого не может быть! Он не помнит такого! Это же бред! Зеленый туман отравил его разум, и это никакое не воспоминание, а просто галлюцинации! Даже если возможно то, что взрыв привел к какому-то выбросу или излучению, превратившему Лену в Измененную, и она попыталась высосать из него, Игоря, всю жизненную силу, чтобы выжить самой, то почему она тогда шарахнулась от него, словно от прокаженного? Что в нем-то было такого? Ведь тогда получается, что Игорь убил жену дважды: первый раз – когда привез туда, а второй – когда она из-за него запаниковала, и от этого машина рухнула! Он же самый что ни на есть обычный человек – не Измененный, не мутант. Лене нечего было пугаться! Или было?
Теперь, когда зеленый туман или пустоглазые зомби отправили его в прошлое… виде́ние это, порождение больного рассудка или новое воздействие, похоже, пробило стоявший на тех воспоминаниях блок, явив ему истинные события того страшного дня. Игорь внезапно почувствовал что-то в себе. Что-то, чего раньше не было, какое-то изменение на глубинном уровне. Оно проявилось тогда, с Леной, не дав ей убить его, после чего заснуло на долгих девять лет и пробудилось сейчас, когда атака пустоглазых повергла его в царство зеленого сияния, из которого невозможно выбраться… Невозможно? У него откуда-то появилось чувство, что это не так. Только он ведь представления не имеет, что с ним тогда произошло и что с этим делать. Как спастись сейчас?