Она стала тереть пятна, но они не исчезали. Она послюнявила палец и попробовала потереть еще, но и это не помогло. Тогда она посмотрела на Гавриила и Михаила: они стояли, глядя в одну точку перед собой. В надежде, что ошиблась, фрау Манхаут подошла к Михаилу, который прислонился голой спиной к стене, и, взяв его за плечи, повернула к себе. У него на спине оказался такой же белый бинт. Она осторожно отклеила его и убедилась в том, что уже подозревала: на этой спине тоже были черные пятна, но у него их было два. На мгновенье фрау Манхаут застыла, потрясенная. Этого не может быть, подумала она, но в то же время она знала, что это правда. Она знала, что он, доктор Хоппе, был способен на это. Шарлотта повернулась к Гавриилу и, хотя уже не было необходимости осматривать его, чтобы получить полную уверенность, решила сделать то же самое, пусть только для того, чтобы потешить свою ярость. Бинт был снят, и под ним она обнаружила одно чернильное пятно, навсегда въевшееся в кожу мальчика.
— Побудьте здесь, — сказала фрау Манхаут братьям и выбежала из ванной.
После вспышки гнева фрау Манхаут Вольфхайм надолго оказался во власти эпидемии слухов. Первой носительницей этого вируса была Ирма Нюссбаум, и через нее он стал распространяться с бешеной скоростью, переходя из уст в уста, а самой легкой его добычей становились, разумеется, женщины. В приемной доктора Хоппе уже много недель было более оживленно, чем раньше, и, хотя каждая пациентка уверяла, что у нее шум в ушах, головная боль, колики в боку или головокружение, было ясно, что в действительности они все страдают от одной и той же трудноизлечимой болезни. У каждой было свое объяснение выходке Шарлотты Манхаут, и они высказывали свое мнение в приемной доктора как можно громче, в надежде, что их слова донесутся как до его кабинета, так и до кухни. Поразительно, что никто не высказывался дурно о докторе. Одетта Сюрмонт предполагала, что бывшая учительница, выйдя на пенсию, впала в тяжелую депрессию, Каат Блум с Кирхштрассе уверяла, что Шарлотта Манхаут сама жестоко обращалась с детьми, а Розетта Байер говорила, что это, должно быть, ревность, и добавляла, что доктор Хоппе должен смотреть в оба, чтобы его няня не сбежала с его сыновьями. Они сходились лишь в одном: доктор Хоппе должен уволить Шарлотту Манхаут, и чем раньше, тем лучше.
В кафе «Терминус», где каждый вечер рекой лилась «живая вода», подпитывающая разговоры, Рене Морне подстрекал своих клиентов заключать пари, как долго еще фрау Манхаут останется работать у доктора. И каждый раз в тот день, на который ставил кто-нибудь из постоянных клиентов, проигравший, к бурной радости присутствующих, стучал в окно и грозил кулаком в воздухе, когда фрау Манхаут покидала дом доктора и шла домой через площадь. Пастор Кайзергрубер в этом деле держался в стороне, но сам факт его молчания указывал, по мнению Якоба Вайнштейна, на то, что его босс был согласен с поведением своих прихожан и конечно же не забыл чудодейственного средства, с помощью которого доктор Хоппе избавил его от боли в желудке.
Но фрау Манхаут все еще не была уволена, и некоторые женщины с нарастающим разочарованием должны были констатировать, что с течением времени ее голос в доме доктора звучал все более настойчиво, как будто она делала это специально.
Помимо разговоров о Шарлотте Манхаут, много толковали и о детях доктора. Все интересовались тем, что с ними происходило, и строили самые разные предположения. Леон Хёйсманс по-прежнему настаивал, что это был элефантизм, и подкреплял свое мнение медицинскими книгами, в которых были фотографии людей с обезображенными лицами и бросающимися в глаза большими лысыми головами. Появились уже и такие, кто первым стал упоминать страшную болезнь, но и они осмеливались назвать только ее первую букву: заглавную букву «Р».
Доктор Хоппе между тем продолжал настаивать, что все не так уж плохо, и даже намекал, что вирус гриппа, который почти каждую зиму бушевал в округе, был гораздо опаснее, чем болезнь его детей.
Глава 7
За четыре месяца фрау Манхаут почти ни словом не обмолвилась с доктором Хоппе. Несколько раз она собиралась поговорить с ним о татуировках мальчиков, но из-за того, что он, за исключением рутинных медицинских осмотров, оставил их в покое, так и не возвратилась к этому. Ей даже показалось, что здоровье мальчиков стало лучше, и это заставило ее задуматься, не проверял ли доктор на них все это время новые методы и лекарства. Мальчики, конечно, часто уставали и спали гораздо больше, чем другие дети в этом возрасте, но когда наконец просыпались, то словно старались взять от жизни как можно больше, будто раньше все время были чем-то одурманены. Они стали гораздо любопытней и интересовались, прежде всего, тем, что же происходит вокруг, и особенно за стенами дома, в котором они, так или иначе, были в заключении. Но фрау Манхаут нарочно ограничивалась поверхностными ответами, чтобы не слишком разжигать их желания.
— А что там? — спрашивали они уже несколько раз, показывая на дома на той стороне улицы.