— Другие дома, — отвечала она.
— А куда едут эти машины? — интересовались они, когда пробка за окнами снова ползла к пересечению трех границ.
— На гору.
— А где находится Голландия?
— За горой.
— А когда мы туда пойдем?
— Когда-нибудь.
Их перспективы оставались ограниченными как в прямом, так и в переносном смысле и простирались не дальше, чем вид из окна: церковь, улица, дома, несколько деревьев, машины и люди. Фрау Манхаут очень хотела как-нибудь вывести их на прогулку, пусть даже на другую сторону улицы или до деревенской площади. Это было бы началом. Поэтому она в ожидании скорой весны хотела заговорить с доктором о том, что не видит для прогулок никаких препятствий сейчас, когда здоровье детей явно пошло на поправку. После формальностей это стало первым, о чем она спросила после своего возвращения.
— Я хочу повести Михаила, Гавриила и Рафаила на прогулку, — сказала она.
— Зачем?
— Они еще никогда не были на улице. Меньше чем через полгода им исполнится три, а они еще ничего не видели в этом мире.
— Со мной в этом возрасте было то же самое.
Его ответ поразил фрау Манхаут. Как будто он собирался повторить свое детство в своих сыновьях. Как будто им не позволялось то, чего был лишен он сам. Если это было единственной причиной, по которой детям нельзя выходить из дома, ей нужно отговорить его от этой безумной идеи. В то же время Шарлотта задумалась, как могло получиться так, что в детстве доктор не выходил на улицу. И почти в то же мгновение, взглянув мельком на его лицо и, само собой, на шрам, она догадалась о причине, которой сама же и испугалась. Но не стала прогонять эту мысль. Ей надо было убедиться, права ли она.
— Может, вы боитесь, что их кто-нибудь увидит? Вы стыдитесь своих собственных детей? Это так? Им поэтому нельзя выходить?
Реакция доктора была почти незаметной. На мгновение его лицо исказилось, как будто на зуб попало что-то твердое. Но для нее этого было достаточно, чтобы понять, что она задела больное место.
— Вы так думаете? Это то, о чем вы подумали?
— Не только я, — сказала она наугад. — Все так думают.
Доктор на некоторое время замолчал, чтобы обдумать ее слова.
— Я не стыжусь их, — ответил он. — Как вам пришло в голову? Почему бы мне их стыдиться?
«Из-за того, как они выглядят. Из-за того, как они выглядят», — вертелось у нее на языке. Но она сказала:
— Тогда ведь незачем держать их взаперти.
— Я не хочу, чтобы с ними что-нибудь случилось. Нельзя, чтобы с ними что-то случилось.
Гиперопека. В этом все дело? Он поэтому так строг? Фрау Манхаут часто приходилось иметь дело с такими родителями, которые, например, жили за углом от школы, но все равно привозили своего ребенка на машине и высаживали у самых школьных ворот, или боялись отпустить сына в школьную поездку, или давали дочери с собой записку, где было сказано, что ей можно, а чего нельзя делать на перемене. Но таких родителей, которые все время удерживали бы детей дома, она не встречала. Хотя, может, доктор так боялся за них, потому что потерял жену.
Шарлотта не стала спрашивать. В тот момент это было бы неуместно. Она только сказала:
— Если бы вы разрешили им сейчас выйти в сад… Там ведь с ними ничего не может случиться. И я буду очень внимательно следить за мальчиками. Я не отойду от них ни на минуту.
«Шаг за шагом», — думала она.
— Только если погода будет хорошая, — пробормотал доктор, возможно из-за того, что не хотел сдаваться сразу.
Но для нее это уже была маленькая победа.
Как пламя гаснет без кислорода, так угасла и эпидемия слухов, захватившая деревню на несколько недель. Было еще несколько матерей, которые пытались поддержать костер сплетен, но и они лишились дара речи, когда весной 1987 года тройняшки доктора появились в саду. Это обнаружил Фредди Махон, который выгуливал на деревенской площади свою собаку и вдруг услышал детские голоса, доносившиеся со стороны высокой изгороди из боярышника вокруг докторского сада. Он подобрался ближе и стал прогуливаться вдоль изгороди, пока не нашел в ней проплешину, тогда Фредди заглянул в сад. В качестве доказательства Фредди потом демонстрировал в кафе «Терминус» царапины на ладонях от острых шипов боярышника. Он рассказал, что трое мальчиков сидели за маленьким столом в тени старого ореха. Шарлотта Манхаут была с ними и чистила картошку. Братья играли с карточками, которые лежали перевернутыми на столе, и по очереди открывали по две картинки, чтобы найти одинаковые.
— Мемори! — закричал Рене Морне, как будто участвовал в викторине. — Это такая игра для памяти!
— А ты видел, какие они лысые? — поинтересовался Жак Мейкерс.
Фредди покачал головой и сказал, что все трое были в панамках, надвинутых по самые уши, закрывающих от солнца их лица.
— А то черепушки, конечно, сразу сгорят, — заметил Мейкерс, потирая лысеющую голову. — Солнце в это время года обманчиво. Ну а в остальном? Видел еще что-нибудь?