Создатель

К началу занятий англосаксонским языком

Спустя пятьдесят поколений
(пропастей, отведенных временем
                                               человеку)
на берегу далекой большой реки,
неизвестной драконам викингов,
я воскрешаю шершавые, неподатливые
                                                 слова,
которые (некогда ртом, а сегодня —
                                          прахом)
складывал во времена Мерсии
                              или Нортумбрии[91],
прежде чем стать Хейзлемом[92]
                                    или Борхесом.
В субботу мы прочитали,
                               что Юлий Цезарь
первым из ромбуржцев[93] прибыл подмять
                                               Британию;
значит, и гроздья еще не созреют,
                                          как я услышу
того соловья из загадки[94]
и плач двенадцати воинов[95]
                          над погребенным вождем.
Версиями позднейших английских
                                     или немецких
слов, знаками знаков мне кажутся
                                              эти слова,
а ведь в каждом из них был образ,
и человек призывал их во славу меча
                                               и моря;
завтра они возвратятся к жизни
и fyr будет означать не fire[96], а удел
прирученного и многоликого бога,
чей вид повергает нас в первобытный
                                                  трепет.

Благословен лабиринт
бесконечных причин и следствий,
что на пути к тому зеркалу,
где никого не увижу или увижу другого,
мне даровал созерцать
зарю языка.

Лука, XXIII

Еврей, язычник, просто человек,
Лицо сокрыто в пелене времен,
И буквы имени его навек
Рассыпались среди других имен,

О милосердии, о состраданьи
Знал то, что тать из Иудеи мог,
Висящий на кресте. Что было ране,
Нам не извлечь. Исполнив свой урок

Последний – он распятым умирал,
И посреди насмешек и глумленья
Услышал: тот, что близ него страдал,
Был Бог, и вот, в порыве исступленья

Ему взмолился – помяни меня
Ты в Царствии Твоем, и грозный глас
Того вершащего все судьбы Дня
Бандиту посулил сей день, сей час,

Мол, внидет в Рай. Не изрекли ни слова
До смерти, но история для нас
Об этой казни сберегла рассказ
И о Страстях Спасителя живого.

Но как, друзья, наивна и проста
Христова друга вера, невзначай
Попавшего по первой просьбе в Рай
От низости позорного креста!

И не такая ль вера вовлекла
Его во все кровавые дела?

Адроге

[97]