«Я это пишу, сидя в кафе на Седьмой авеню, глядя на проплывающий мимо мир. Мое внимание стремительно переключается с объекта на объект: мимо проходит девушка в красном платье, мужчина прогуливает смешную собачку, солнце (наконец-то!) выглядывает из-за туч. Есть и другие ощущения, доходящие до сознания сами, без моего участия: рев автомобильного двигателя, запах сигаретного дыма – сквозняк потянул от закурившего соседа. <…> Почему из тысяч возможных восприятий именно эти были мной замечены? <…> Сознание всегда активно и избирательно, заряжено чувствами и смыслами, присущими только нам и никому другому, и именно они определяют наш выбор и переносят в него восприятия. Это не просто Седьмая авеню, это моя Седьмая авеню, отмеченная моей самостью и идентичностью».
В случае с непрерывностью визуального сознания речь идет не о добровольном и сознательном решении, а о позиции наблюдателя. Вот почему мы «режиссеры фильма нашей жизни, но мы и его герои: каждый кадр, каждый момент – это мы, это наш кадр, наш снимок [every frame, every moment is us, is ours]».
И неизбежный вопрос: «Каким образом, – спрашивает Сакс, – мы можем сформировать непрерывный поток сознания, в котором отдельные моменты не расходятся, а соединяются вместе?» Только потому, что каждая наша мысль «принадлежит нам и несет на себе отпечаток этой принадлежности», то есть метку нашего «Я» [as its Self]. Итак, если «само наше существо» состоит из «моментов восприятия [или] простых физиологических моментов», которые лежат «в основе всего остального», то так же верно и то, что они являются не просто моментами восприятия, но и «моментами исключительно личностного свойства» (курсив мой).
Но разве отпечаток личности владельца мыслей, а именно моего собственного «Я», не является признаком того, что очевидный коррелят нейронного механизма на самом деле то, без чего этот самый механизм не мог бы существовать? Короче говоря, в нашем желании описать возникновение «Я» исключительно биологическими причинами мы вечно опаздываем, потому что эти причины сами по себе требуют объяснения, сопутствуют ему и подразумевают его. И разумно предположить, что весь этот аналитический эксперимент нивелирования «Я» до набора нейробиологических функций, наоборот, может представлять собой наиболее сенсационное доказательство его существования.
17. Неоднозначная власть. Техническое лицо нигилизма
1. Если бы мы захотели выявить характерные черты современного нигилизма, то нам пришлось бы искать их в техническом устройстве окружающего мира. По сути, так было со времен первой вспышки нигилизма XX века: уже мысли Ницше можно назвать нигилизмом, и притом не «пассивным», а «активным». Только подумайте о кристально чистом, бесстрастном анализе, проведенном таким выдающимся наблюдателем, как Эрнст Юнгер. Начиная с постепенного превращения человека в «рабочего», притом человека не только как социального индивида, но как метафизического человека, а также принимая во внимание механизацию военных конфликтов (уже Первую мировую войну можно назвать войной сырья и технологий), Юнгер почувствовал, что глубочайший смысл нигилизма следует искать не в духовной слабости эпохи декаданса, а в военно-ориентированной системе общества. Не в болезни упадка древних ценностей, а в новом «физическом здоровье», рожденном в утрате окончательного ощущения реальности, больше не имеющей ничего общего с упорядоченной системой.