Современники

— «К вам, кто будет жить много сотен лет спустя после нас, адресуем это письмо мы, комсомольцы и молодёжь, строившие плотину и все эти сооружения, которыми вы пользуетесь теперь и которые вас так удивляют и поражают...»

— Во-первых, не торопись, я не стенографистка. Во-вторых, что ты за них говоришь: «удивляют», «поражают»? Откуда ты знаешь, что наши сооружения будут их поражать?

— А как же? Они величайшие в мире! — с обидой говорит Али.

— Это сейчас, а тогда же будет коммунизм, коммунизм на всем земном шаре!.. Вы помните лекцию, которую в клубе читал главный инженер о производительных силах коммунизма? Атомная энергия движет машины. Обь, Енисей текут вспять, по новым руслам. Цветут пустыни... А ведь это — только начало! — Надя перестала писать, отложила карандаш и мечтательно смотрит куда-то в потолок. — Ух, ребята, у меня голова кружится, когда я обо всем этом думаю! Знаете, будто залезаешь куда-нибудь высоко-высоко, под самые облака...

— Но поражают же нас египетские пирамиды!

— Ну, Григорий, это уж извини! Нашёл, с чем сравнить нашу стройку! — обижается Надя.

— Граждане, свёртывайте прения, сейчас хлопцы из кино придут, — торопит Али.

— Я предлагаю фразу кончить так: «Строившие эту плотину и эти сооружения», — говорит Надя. — Ну, возражений нет? Пишу...

Григорий Рассыпнов уже с нетерпением следит за смуглой маленькой рукой, быстро бегающей по бумаге. Мысли, наталкиваясь одна на другую, теснятся у него в мозгу. Все они кажутся ему удачными, и, боясь растерять или забыть их, он едва даёт девушке окончить фразу и поставить точку.

— Пиши теперь: «Мы приехали сюда с разных концов нашей страны...» Нет, лучше: «со всех краёв нашей великой Родины». Нет, стой, не так: «Мы приехали сюда...» Написала «сюда»?.. «приехали сюда по призыву Коммунистической партии для того, чтобы построить все эти самые большие, самые умные и самые смелые сооружения нашего времени...» Ух, как ты медленно, забуду же я всё!.. Написала? «Мы строим их для себя и для вас, наших потомков, самых счастливых людей на земле».

Надя отодвинула карандаш и подняла голову. Лицо у неё задумчивое, и в её глазах, тёмных и блестящих, как омытые дождем вишни, теплится тихая, радостная мечта. Она подняла глаза на Рассыпнова и тихо, очень серьёзно спрашивает:

— Гриша, а ты думаешь, им будет жить интереснее, чем нам?

— Кому — им? — осведомляется Али, успевший подсесть к столу.

— Тем, кому мы пишем.

— Ну как же? Коммунизм по всей земле! Войны — это уже история. Им их и представить-то трудно будет. Будут они читать о каком-нибудь там Риджуэе с его чумными вшами[1] и головами закачают: дескать, могла ли быть такая пакость на земле? Микробов сохранят только в музеях. Люди живут по сто, по полтораста лет...

— А я, Гриша, думаю все-таки, что интереснее нашего времени не будет! — Задорным движением головы Надя откидывает волосы со лба. — Тяжело было в войну, и сейчас иной раз трудновато, а что из того? Зато, ребята, мы дорогу прокладываем! Волго-Дон кто строил? Мы с вами. Кто болота вековые осушает? Мы. Климат переделывать кто начал? Мы. Кто великие реки вспять повернёт? Опять мы. А кто первым в коммунизм войдёт? Да мы же, ребята, с вами! Мы!

Девушка подняла руку с пятью победно загнутыми пальцами.

— Правильно, Надя! — поддержал Али. Дрёма сошла с него. Чёрные брови шевелятся на крутых надбровьях, показывая, что этот неторопливый, малоразговорчивый парень не на шутку взволнован. — Правильно, Надя! Наш колхоз в районе самый богатый — трижды миллионер. Наша семья Кутлукузиных — самая богатая в колхозе: хлеб класть некуда. Картошку в прошлом году в детдом отдали. «Москвича» купил. Езди, Али! Аккордеон купил. Играй, Али! А где Али? Здесь Али! На стройке бетон кладёт. Трудно, а весело! Каждый день новое, каждый день радость. Может, не так? Не смейся, не смейся, товарищ Боброва! Это правильно, только, может быть, я по-русски говорю плохо.

— Нет-нет, Али, ты очень хорошо говоришь! И всё это уже есть. А впереди, впереди-то у нас что! Я, ребята, мечтаю о том, что увижу, как Обь русло повернёт, и я там, на её новом русле, возле какой-нибудь плотины или моста со своим держачком полазаю, поработаю... Я тогда с лекции из клуба домой пришла, легла спать — сна нет. И перед глазами горы летят в воздух, огромная вода новую дорогу ищет... И я, Надька Боброва, где-то тут со своим держачком копошусь, и дуга посверкивает, и что-то моё в это великое дело входит... Я так думаю, хлопцы: вот напишем мы письмо, найдут его люди через века, прочтут про нас и, честное пионерское, нам позавидуют... Ну давайте, давайте писать! Мы тут остановились на словах: «самых счастливых людей на земле». Оставить или вычеркнуть? Григорий, Григорий, заснул?

Григорий Рассыпнов смотрит на Надю, но вопроса её он, очевидно, не слышал. На его открытом лице отражена напряжённая работа мысли. Несколько раз он собирался что-то сказать, но не произносит ни слова. Наконец, взглянув через Надино плечо на написанное, он задумчиво произносит:

— Давай лучше так: «Для наших потомков и наследников, живущих при полном торжестве коммунизма».