Когда Герд позвал нас в сарай, мы с ней как раз готовили второй завтрак и забыли кастрюлю с яйцами на плите. Я бросилась к лестнице. Прошло еще довольно много времени, пока участники нашей экскурсии вернулись в дом.
Дитер извинился за задержку — Марга никак не могла спуститься по лестнице. Я была довольна, что мне не пришлось стать свидетельницей сложной операции по ее спуску на землю. Яйца стали синими и твердыми как камень. Несмотря на это, они мгновенно исчезли со стола.
Герд довольно ловко устроил эту экскурсию — он хотел нас растрогать. Своего рода эмоциональный шантаж. Со мной, правда, такие номера не проходят. Когда мы наверху распивали шампанское, я припомнил все унижения, которые пережил в этом сарае.
Наши родители держали тогда коз. На ночь их загоняли в стойло. Каждый день начинался для меня с отвратительного запаха козьего молока. Деревенская община разрешила нам обкашивать кустарники и обочины дорог. Летом, когда сарай заполняли сеном, мы затевали игру в «американца». Она имела свою предысторию, которую на разные лады пересказывали в деревне — один вариант красочнее другого.
А суть заключалась в следующем. Однажды — это было сразу после войны — на ночь в деревне расположилась американская танковая часть. Когда утром танки с ревом двинулись дальше, все увидели, как по улице вслед за ними мчится голый солдат, прижимая к себе амуницию. Местом происшествия был сеновал, и в разных версиях назывались имена разных деревенских красоток.
Собственно, это было единственным отголоском войны в наших местах, и она соответствующим образом преломилась в сознании жителей деревни. Ну а для нас, ребятишек, следствием явилась игра в «американца».
В жаркие летние дни, раздевшись догола, мы прыгали с настила в заполненную сеном квадратную загородку. Честно говоря, игра мне не очень нравилась. Перед каждым прыжком в кажущуюся бездонной пустоту у меня от страха захватывало дух. К тому же, раздеваясь догола, я с трудом преодолевал в себе чувство стыда.
Другие из нашей компании наверняка заметили это. И однажды, когда после очередного прыжка я карабкался вверх по лестнице, вся банда, уже в одежде, с хохотом полетела мне навстречу и врассыпную бросилась из сарая. Моей одежды наверху не оказалось. Голый, стоял я на дощатом настиле и лихорадочно строил в голове планы незаметного возвращения домой, где мог одеться. Кроме того, меня ждало невыполненное домашнее задание, из-за этой дурацкой шутки я мог завтра схватить двойку. В глазах у меня стояли слезы бессилия: ну погодите, вы за это еще ответите! Тогда я впервые открыл для себя, как тесно уживаются друг с другом дружба и вражда.
На деревенской ратуше пробили часы — каждая минута оборачивалась теперь против меня. Мне надо было успеть проскользнуть через двор, пока наши отцы не вернутся с поля. Потом будет поздно.
Я чуть-чуть приоткрыл дверь сарая: во дворе никого не было. Прижав обеими руками к животу охапку сена, я ринулся к дому. Но дверь оказалась запертой изнутри. Беспомощно оглядываясь по сторонам, я стоял перед ней, а наверху гремел оглушительный хохот. Вся компания, высунувшись из окон, с наслаждением пожинала плоды своей выдумки.
— Упражнение на смелость! — кричала Карина, размахивая моими шмотками.
Анна подзадоривала:
— Сделаешь стойку на задних лапках — получишь рубашку!
В общем, мне пришлось терпеть унижение за каждую часть своей одежды. Когда я натягивал штаны, Анна крикнула, прямо-таки визжа от восторга:
— А где же твой штык, американец?
Стыд и страх и в самом деле превратили меня в какое-то бесполое существо.
— Наверху, в ветвях старой груши, мы устроили себе укрытие, — вспоминал Дитер. — Ей и тогда уже лет сто было…
Мне показалось, что я снова ощущаю ладонями потрескавшуюся кору дерева.
Мы стояли у забора и облегчались. Полуденное солнце безжалостно обжигало нам плечи.
— Ну и как тебе все это? — Дитер кивнул головой назад, в сторону усадьбы. Суть вопроса, по всей видимости, состояла в том, смог ли бы я жить вот так же. Я не знал, какой ответ хотел услышать Дитер и что я должен сказать ему. — Медвежий угол! — отрубил он. — А еще короче, просто дыра!
Стоило ли мне признаваться в том, что я охотно сменялся бы с Гердом?
— Вот и скажи ему свое мнение, — предложил я и подумал: а не лучше ли в самом деле удалиться от всей нашей суеты, чтобы иметь возможность со стороны, беспристрастно оценивать вещи?
Я не пришел ни к какому выводу, мысли у меня путались. Выпили мы порядком, а жара еще больше усилила действие алкоголя.
— А я говорю, бегство — не решение вопроса, — продолжал отстаивать свой тезис Дитер. — Особенно теперь, когда речь идет о судьбах войны и мира!
Почему особенно теперь? Мои мысли толклись на одном месте, не приводя ни к каким путным выводам. При чем тут мое желание жить в деревне и угроза миру на планете?.. Я с трудом сохранял равновесие.
— В общем, скажи ему сам…
Дитер помотал головой.
— Он и так знает. Только признаться не хочет…
— Меня беспокоит Хеннер, — сказал Дитер. — У вас с ним что — нелады?
— Откуда ты взял?
— Да он говорить о себе не хочет, сразу увиливает…