Современная повесть ГДР

Карина, естественно, не явилась. Жаль, что уже стемнело и нельзя было запечатлеть всю эту романтическую картину на пленку. Угощение оказалось просто потрясающим, но, по-моему, никто, кроме меня, этого не заметил. Настроение у собравшихся было как на свадьбе, на которую не пришла невеста. Первой сорвалась Анна.

— Да черт с ней! — закричала она. — Пусть пропадает пропадом в своей берлоге, если мы ей не по вкусу!

— Не болтай ерунды! — оборвал ее Герд. Но Анна высказала, пожалуй, то, что было у всех на уме. Только до Марги ничего не дошло. Она испуганно спросила, в чем дело. Услышав это, Дитер рассвирепел настолько, что прямо-таки застонал от злости. Я расхохоталась во все горло, и все сразу уставились на меня с осуждением — как же, ведь я нарушала всю многозначительность происходящего. Но культ Карины стал мне уже поперек горла.

Потом, когда гости подвыпили, всеобщее напряжение немного спало. Но теперь я уже не могла избавиться от мысли о Карине. Неподвижно уставясь на огонь, я пыталась представить себе, какой же должна быть женщина, имеющая такую власть над окружающими. Мне рисовались разные образы: то это была особа крайне мужского склада, то обладательница сверхъестественной сексуальности. Наверное, к тому времени в голове у меня тоже изрядно шумело. Чтобы скрыть свои фантазии, я несла всякий вздор.

Скорее всего, Карина занимает меня так сильно потому, что я не имею о ней ни малейшего представления. То, что я слышала от разных людей, настолько отличалось друг от друга, точно речь шла о разных женщинах. Я думаю, нет ничего интереснее того, чего мы не знаем.

РОТКОПФ

С вечерним поездом прибыли чужаки. Они сразу же бросились мне в глаза.

Сперва я думаю — отец с дочерью. Но потом примечаю: между ними что-то есть. Он показывает ей вниз, на деревню, потом на окрестные места, что-то болтает, а она таращит глаза вовсе не на ландшафт, а на него и вдруг кусает так легонько ему ухо. Тот поворачивается ко мне и отодвигает ее в сторону. Ну, все ясно!

Нам надо было отцепить от состава вагоны с удобрениями. Когда локомотив отъехал, эти все еще стояли на небольшом перроне. Было похоже, что они ссорятся. Она порывалась идти, он в чем-то ее убеждал.

Я смотрел на них, прислонившись к двери своей будки. Девчонка подошла ко мне и заявила: им, дескать, надо во Фронхаг и пойдет ли туда сегодня автобус.

— У нас ведь багаж, — добавила она.

Они в самом деле несли чемодан и дорожные сумки. Девчонка была бледная и тощая, ей было едва ли за двадцать. Стыд и срам, подумал я. Она — и эта старая перечница! Я сразу вспомнил прощелыгу учителя, который загубил дочку Зегемюллера. Той-то, как я уже говорил, вообще и четырнадцати не стукнуло.

— Нет, — ответил я, — автобусов больше не будет.

Она вернулась к мужчине, вид у того был порядком заморенный. Круглые половинки ее зада, туго обтянутые брюками, катались, как два яблока. Я представил, как она ложится в постель со своим старым козлом, и мне стало не по себе. Они пошли, держа чемодан вместе, а в свободных руках — по дорожной сумке.

— Так вам не добраться, — крикнул я. — До Фронхага неблизко. Если хотите, я привезу туда ваши вещи, как рассортируем последний состав.

Ее попутчик подошел ко мне и протянул руку, мягкую, как у женщины.

— Очень любезно с вашей стороны, — сказал он. — А где можно оставить багаж?

— Пусть стоит здесь, — ответил я. — У нас ничего не пропадает. А уж тем более у приезжих.

Когда они пошли, он положил ладонь на ее перекатывающиеся яблоки. Я смотрел им вслед до тех пор, пока они не скрылись из виду. Потом занес чемодан и сумки к себе в будку. Чемодан был заперт. В первой сумке оказались ее вещи, больше всего трусиков — черных, белых, тонких, с кружевами. И все крохотные, прямо как детские. Ну и ну, подумал я про себя…

После смены я загрузил вещи в велосипедный прицеп и двинулся со своей поклажей вверх по дороге. Уже стемнело, фонарь вышел из строя, поэтому там, где не было асфальта, приходилось толкать велосипед по наезженной колее.

С тех пор как переселенец Герд обосновался в усадьбе, я пришел туда первый раз. В темноте трудно было что-то разглядеть. Они там развели костер и вытащили столы прямо во двор. Везде громоздились батареи бутылок. Костер горел на земле, так что лиц гостей не было видно. Все они как с того света явились. Когда я вкатил велосипед в калитку, разговоры сразу стихли. A-а, это всего-навсего тот, с железной дороги, пробормотал кто-то.

Девчонка натянула на себя пуловер и казалась в нем еще тоньше. Ее ухажер снова протянул мне пухлую ладонь с зажатой в ней двадцаткой. Так вот почему он, оказывается, в состоянии завлекать таких шикарных краль!

Прежде чем уйти, я еще раз оглядел двор. Там уже вовсю шел пьяный галдеж. Я был бы, конечно, не прочь еще раз взглянуть на круглые яблоки девчонки, но она стояла лицом к огню, и спина ее тонула в темноте. Я видел только очертания фигуры. Через широко расставленные длинные ноги ярко светилось пламя костра.

ХЕННЕР