Современная повесть ГДР

Честно сказать, каждый из нас провел, как говорится, свою борозду там, наверху, когда Герд затеял ремонт усадьбы. И, чистая правда, ни у кого не было умысла проволынить со своей частью работы. Все дело в том, что дом за эти годы переходил из рук в руки и не нашлось ни одного дельного хозяина, который бы поставил усадьбу на ноги.

Короче, кроме как под снос она никуда больше не годилась. И впрямь — берешься за какую-нибудь мелочь, а видишь, что дел намного больше, чем сперва казалось. Ну, к примеру: надо заделать в штукатурке дыру — размером не шире ладони. Он заявляет: замажь, дескать, раствором — и вся недолга. Начинаю замазывать. И что? Из дыры вываливается весь хлам, вся замазка до самой стены, потому что она давно уже никуда не годится. Ты хочешь ее заменить и замечаешь, что бревна тоже насквозь прогнили. Вот и выходит: сначала дырка, о которой вроде и говорить-то не стоит, а в конце выясняется, что в мансарде всю стену менять надо. Ну и так далее. Не говоря уж о материале. Сколько времени ушло на пустое ожидание!

Но у меня там, наверху, были и хорошие минуты. Это когда он уезжал за материалами, а я оставался один на один с его женой. У нас не каждый день увидишь таких, как она, тем более художницу. Чего она там рисовала, я, по правде говоря, не знаю, но смотреть на нее мне нравилось. Разговоров с ней я не затевал — у меня бы и слов таких не нашлось. Но мне всегда делалось хорошо, когда я знал, что, кроме нас двоих, в усадьбе никого нет. Часто я думал: ну и повезло же ему с такой женой!

А насчет дома я не втирал очки, а сразу сказал: дешево ты не отделаешься.

Он в ответ: и дом, мол, и я — мы начинаем новую жизнь и готовы ко всем сюрпризам.

Я только подумал: когда-нибудь ты запоешь по-другому…

РЕНИ

Осенью, еще до встречи с Хеннером, мне как-то повстречалась в городе Хельга — мы дружили с ней со школы. Я не видела ее целую вечность.

Хельга выглядела просто шикарно. Она пригласила меня в ресторан и рассказала, что живет теперь с каким-то киношником, показала фотографии его собственной виллы на море. Там они отдыхали летом. Учебу в институте она забросила.

Мы пили дорогое вино, и Хельга говорила, что для нее только сейчас началась настоящая жизнь. Она оплатила счет за нас обеих.

Я рассматривала фотографии. Киношник был уже в годах и особой красотой не отличался. У нас жизнь не стоит на месте, болтала Хельга. Уходит один — появляется другой. Она называла имена людей на фотографиях, каждый раз новых, но все — из того же круга. И на всех снимках в центре красовалась фигура Хельги в бикини.

Видишь ли, говорила Хельга, надо знать себе настоящую цену. Она написала мне свой адрес на обратной стороне счета, который был таким внушительным, что, вздумай я его оплатить, мне пришлось бы угрохать на это полстипендии.

Ничего, вертелось у меня в голове, когда-нибудь тебя приглашу я. И покажу тебе фотографии моего дома у моря. И говорить буду я, а слушать будешь ты. Такую клятву я дала себе тогда в ресторане.

Когда пришло приглашение Герда и Хеннер рассказал об усадьбе, я решила, что эта поездка может стать первым шагом на пути к моей цели. Прежде чем ехать, я запаслась фотоаппаратом. Пара-другая снимков, которые я сделала, вышли совсем даже неплохо и вполне могли соперничать с фотографиями Хельги. И если бы я встретила ее сегодня, то не набрала бы в рот воды, как прошлый раз. Я уже вошла во вкус новой жизни.

Только вот Хеннер, пожалуй, не тот человек, который в состоянии осуществить мои планы.

АННА

Во дворе у нас появились рабочие — каменщики, плотники. Герд требовал, чтобы я готовила им еду. Он был перепачкан краской, от него несло потом. Разговаривая со мной, он одновременно покрывал бурой смазкой какой-то поршень. Пальцы его, казалось, были выпачканы кровью.

Я ничего не ответила, ушла к себе в ателье и заперлась там. Через несколько минут он ворвался в дом вслед за мной, голос его дрожал от злости. Сначала он звал меня, потом начал барабанить в дверь. Я сидела не шелохнувшись. Он попытался сменить тактику — перешел на более мягкий тон, стал уговаривать меня выйти. Прекрати глупости, твердил он. Давай поговорим обо всем спокойно, без крика.

Но мне не хотелось ни о чем говорить. Объяснить своего упорства я не могла, просто я не хотела ничего делать — и все. Я по-прежнему продолжала молчать. Наконец он сдался. Я слышала, как он громыхает чем-то на кухне. Потом оттуда донесся запах подгорелого мяса.

В общем, я ушла в глухую защиту. Если мое сопротивление будет продолжаться, рассчитывала я, то рано или поздно наступит взрыв. Увы — ничего не случилось. Он молча смирился с тем, что на меня ему больше нельзя полагаться. Удивительно, думала я: все продолжается, как если бы меня и не существовало…