Современная повесть ГДР

Когда я вошла в дом, Герд как раз включил кофеварку. Комната была пуста, лишь в углу лежали надувной матрац и одеяла. Герд присел на пыльном полу, держа в руке эмалированную кружку с отбитым краем. Так предстала передо мной моя будущая жизнь. Мой Сезанн и здесь оказался рядом: …иногда идет дождь, тогда на душе у меня сплошной мрак и сплошная печаль…

Герд, казалось, пребывал в отличном настроении. Он сразу же обрушил на меня лавину идей и планов. Я еще не допила кофе из сломанной эмалированной кружки, а он уже затеял со мной возню, хотел утащить на матрац. У меня не было сил сопротивляться, я смогла только зареветь.

— Что с тобой? — удивился Герд. — Ты вся дрожишь!

Я продолжала дрожать и тогда, когда Герд усаживал меня в машину. Он отвез меня обратно в город, который я покинула вчера в прекрасном расположении духа и, как мне казалось, навсегда.

После вылазки в деревню, когда я увидела все собственными глазами, я могла бы еще остаться в стороне от безумной затеи Герда. Но с окончательным приходом весны он сумел-таки переубедить меня. Герд убрал стену, отделявшую комнату от кладовки, так что в доме появилось самое просторное помещение. Я решила оборудовать в нем свое ателье. Правда, вскоре мне пришлось признать, что выбор оказался не из лучших. Хотя два оставшихся стояка как бы делили комнату пополам, она все равно выглядела бескрайней. Я не могла заполнить ее ни своим присутствием, ни своими работами. Особенно неуютно чувствовала я себя, когда Герд уезжал по делам в деревню или районный центр. Тогда вокруг меня сгущалось все молчание нашего дома, точно я была для него центром притяжения.

На первых порах я находила прибежище в деревянной сторожке во дворе, которую мы заказали вместо бывшей, кирпичной, грозившей уже рухнуть от ветхости. Я покидала свое укрытие, когда слышала машину Герда. Он всегда сигналил, сворачивая с шоссе, точно давал понять, что я должна радостно готовиться к его встрече.

Когда наступило лето, я стала ощущать заполнявший двор острый запах, похожий на запах аммиака, — наш быт, как видно, пересекли черные юбки той самой старухи.

Иногда мне являлась вдалеке фигура женщины, одиноко бредущей куда-то посреди бескрайних полей. Было видно, что это старуха. Она шла, сгорбившись под тяжестью сумок, и ни разу не останавливалась. Откуда она появлялась, куда пролегал ее путь? Ведь здесь, в округе, не было ни одного другого хутора, кроме нашего. Была ли это та самая старуха, с которой я случайно познакомилась? Во всяком случае, мне казалось, я слышу ее хриплый кашель. Почему-то я боялась долго следить за ней, хотя на плоской равнине она оставалась на виду до самого горизонта.

Может быть, я боялась увидеть в ней себя через несколько лет?..

Жизнь в деревне…

…мне здесь лучше, чем в городе… Ах, Сезанн, Сезанн!

ГИЗЕЛА

Не зря говорят в народе, что слухом земля полнится. Известие о том, что Герд — тот самый, из бывших переселенцев, — покупает Фронхаг, обежало деревню быстрее, чем наша почтальонша.

Тащу я, к примеру, с вокзала сумки с огурцами и картошкой — с трех пор как наш кооператив переспециализировали на животноводство, мы ездим за овощами в город, — и меня останавливает Эльза Штётцерс.

— Ты ничего не знаешь? Ну тогда ставь сумки, садись и слушай: приехал Герд — тот самый, из переселенцев… — И выкладывает новость, что он купил усадьбу там, наверху.

— Великовата чуток для дачи-то, — замечаю я.

— Какое там! — восклицает Эльза. — Насовсем купил! Теперь мода такая пошла — из города опять в деревню возвращаться. Конечно, это для тех, у кого кошелек не тощий.

— А у него не тощий? — спрашиваю я.

— Да ведь он какая-то там шишка в городе, — убежденно заявляет Эльза.

Тут уж я и впрямь сажусь от удивления. А тем временем еще и Этлингер, который проходит мимо, кричит: «А вы слышали, что…» — ну и так далее.

Но я уже и без него сижу ошарашенная, не в силах подняться…

С годами у нас в деревне многое поменялось. Бывший помещичий дом теперь — деревенский магистрат, там, где раньше был совет общины, разместилась сельская амбулатория, гостиница превратилась в Дом культуры, пекарню отдали под магазин, а остановка автобуса называется «Пожарное депо», хотя от старой пожарки только и осталось что одно название… Многое изменилось к лучшему, если не считать поездок в город за картошкой. На жизнь мне, в общем-то, хватает, больше не надо. Но все же я и мечтать не могла о том, что снова увижу Герда.

У меня не было ничего общего ни с рыжей Кариной, ни с ее бандой — все они считались у нас чужаками. Только Карола якшалась с ними, но тут дело было в Герде, на которого она имела виды. Из-за этого среди односельчан ей приходилось несладко. И когда она наткнулась на ту противотанковую мину, в деревне нашлись и такие, кто считал, что виной всему ее связь с переселенцами. Я с чужаками не общалась, но Герд мне тоже нравился, хотя и не подозревал об этом. Его каштановые волосы вились локонами, и я часто воображала себе, как глажу их рукой. А если встречала его в деревне, отводила глаза в сторону, потому что чувствовала, как кровь приливает к лицу.