Хозяин дома показывает шоферу дорогу. Цель — законсервированный сланцевый карьер. Товарные поезда и рабочие на фронте. В цехе бывшего машиностроительного завода сейчас склад, на документах гестапо об этом складе стоит пометка «
Гестаповцу поручена проверка. Его настроение резко изменилось. Появилась злость, что этот человек может увиливать, а его — к чему он должен быть всегда готов, — если обнаружатся какие-либо неполадки, тотчас отправят на фронт. Осквернение расы. Прислуга в белом переднике. Кабинет. Где мы, собственно говоря, живем?
В голосе его, когда он требует впустить его в цех, уже нет ни малейшего дружелюбия. В цехе высятся горы больших ящиков. На них штамп:
Руки отца дрожат, когда он снова запирает ворота цеха. Он тоже не знает, что содержится в ящиках, но кое-что подозревает. И подозрение его не обманывает, как впоследствии — в конце войны — покажет разграбление склада. В ящиках были лампы, кастрюли, башмаки, рулоны материи. Начальный капитал для послевоенного времени. Так задумали благородные деловые партнеры отца со связями в высших инстанциях, где кое-кто втайне начинает готовить свое организованное отступление.
Примерно в это же время имперский министр связи Онезорг докладывает на заседании кабинета министров о состоянии
Как близко стоял мир к краю бездны. Когда безумие обретает независимость, нельзя рассчитывать даже на исчисляемость движущих сил и расклад интересов.
Чем были они озабочены? Мой отец? Лизе Майтнер? Выживанием. Спасением своего человеческого существования. Своим уязвленным честолюбием. А между тем этот народ, который так чтит правила игры, который так горячится, если другие о том знать не хотят, — этот народ породил новую игру: тотальную войну.
Вопрос моего отца: что я мог сделать? Именно я. В моем положении. Постоянное ощущение, что я отдан на их произвол. И парализующий ужас.
У человечества было время, чтобы извлечь уроки. Кровавое наглядное обучение, так сказать. И если оно ничего не поняло, так не заслужена ли его гибель! Содом и Гоморра. К чему эти терзания. Болтовня о каком-то задании.
По крайней мере пусть меня осведомят, чего ожидают именно от меня. Сумасбродным фортелем истории видится сегодня все то, что натворили люди, ясно осознавшие свое сокровенное задание.
Пацифист Альберт Эйнштейн, подписавший в 1939 году то самое роковое письмо президенту Рузвельту, в котором рекомендовалось поощрение исследований урана, дабы быть вооруженными
Или венгр Сцилард, который уже в 1933 году задумался над возможными последствиями цепной реакции и предложил ученым держать результаты своих исследований в тайне. Но это ни у кого не нашло понимания. В 1939 году он был одним из инициаторов того письма. Тоже из лучших побуждений.
Очевидно, нужна совершенно определенная точка зрения. Но что, если эта точка зрения не выдерживает критики?
В 1932 году Чедвик открыл нейтрон. Уже в том же году Хоутерманс предсказал, что эта новая, кажущаяся такой безобидной частица может впоследствии высвободить колоссальные силы. Почему на подобные пророчества не обращают внимания? Были ли они слишком смелыми? Или ученые не желали нести ответственность? Какой путь проделала бы история, если бы эмигрировавший из Германии Хоутерманс не был заподозрен при Сталине в саботаже и шпионаже? Выслан обратно в Германию. Где он написал тот самый научный доклад, который будет найден после войны в секретных документах Имперского министерства связи.
22 февраля 1932 года супруги-исследователи Жолио-Кюри сообщили в парижском журнале «Конт рандю» о необычных свойствах излучения бериллия. Через пять дней появилось срочное сообщение из Кембриджа о том, что в этом излучении доказано наличие нейтронов.