Современная повесть ГДР

А мы? Мы составляем планы краткосрочные, среднесрочные, перспективные. Анализируем, составляем черновые наброски плана, прогнозируем. Был бы при нашем утилитарном мышлении хоть какой-то шанс у атомных исследований? Честолюбие ученых. Борьба за приоритет. Какие действенные движущие силы! Доведет бюрократия все это до ручки? И еще: быть может, этому как раз следует радоваться?

Не было бы такого явления, как наука, мне бы давно пришел конец. Я отказалась от своих лекарств и знаю теперь, что без химикатов не могу больше существовать. Прежде, во время таких попыток, я словно вновь становилась сама себе хозяйка. Словно мои внутренние часы вновь шли в верном ритме. Какая радость обрести самое себя. На этот раз — ничего подобного. Так и не пробилась к самой себе. Все разрушено. Болезнью и неумолимым кнутом химии.

Проявления паралича не сбивают меня с ног. Нет. Но вызывают полную утрату энергии. Немыслимо наладить с кем-либо какие-то отношения. Оцепенение. Пустота.

Наконец, физические боли. Угроза примирения с внутренним бессилием предотвращена.

Сколько боли должно еще испытать человечество, чтобы оно увидело истинные силы, которые губят прогресс, чтобы поняло, что люди его и именовать-то так не осмеливаются. Вечно одни и те же вопросы. Мы закрываем глаза. Но все-таки не можем пройти мимо них. И опять затрагиваем ту же тему.

Первым признаком болезни был страх. Ощущение опасности. Иной раз мне кажется, что только после этого началась моя сознательная жизнь. Если бы я могла выбирать себе судьбу, вполне возможно, что я решилась бы именно на эту.

Страх от знания — это продуктивный страх.

Но какой прок от самого лучшего накопленного опыта? От великих планов? Если постоянно вклинивается необходимость принимать какие-то срочные решения. Если управляет всем экономика.

Но может быть, это вместе с тем наш шанс? Стоп-кран, так сказать. К примеру, если мы наконец начнем ценить наш воздух…

А что еще? Не приносит ли новое вооружение, перевооружение, довооружение давно большую прибыль, чем война?

Проклятье! Какая же неудачная попытка наводить мосты надежд. Ведь уже работают над созданием высокоэффективных, специфичных для разных рас ядов. Газовые камеры в будущем станут излишними. И то, что некогда натворил фашизм, покажется чепуховиной.

Я опять начинаю принимать лекарства. Увеличиваю, и очень быстро на этот раз, свою дозу. Ведь мне еще надо кое-что довести до конца. То самое задание.

31

Я перехожу Рыночную площадь с ее великолепной готической Ратушей и впечатляющими домами корпораций. Чужие улицы. Старомодные автомобили. Осенняя листва. Мое отражение в какой-то витрине. Я меньше, изящнее, на мне черная, похожая на костюм, одежда с белым кружевным воротником. Я — Лизе Майтнер. Как в моих видениях, в которых я все больше начинаю играть роль наблюдателя. Правда, еще разделяющего ту же участь, но уже стоящего особняком. Словно я смотрю кино.

Над одним из подъездов вывеска: L’Université de Bruxelles[12]. Указатели к лекционным залам. Конгресс, созванный концерном Сольве. Октябрь 1933 года.

Меня окружают вниманием. У меня есть имя. Я по праву могу занять место в первых рядах. И одновременно это хорошо знакомое чувство сверлящего неудовольствия. Да, ты пользуешься уважением. Однако того большого успеха…

Докладчик — мадам Жолио-Кюри. Она сообщает о результатах исследований, полученных вместе с мужем. Что-то меня раздражает. Я нахожу стиль ее доклада небрежным. Она живет — таково, во всяком случае, мое впечатление — за счет своей знаменитой матери. И еще: не муж ли в действительности… Докладчица сообщает об облучении алюминия нейтронами. Я проводила аналогичные опыты. И многое бы дала, если бы у меня сейчас были готовы точные результаты. В одном я уверена: они не совпадают с результатами супругов. И это я высказываю. В заключение во время дискуссии.

Как знакома мне подобная ситуация. Однажды на каком-то конгрессе я подвергла сомнению результаты польского коллеги. Самоуверенно, чуть даже высокопарно, протрубила свое ложное утверждение в зал. Ни одного возражения. Даже поляк-ученый был сбит с толку. По крайней мере на один, весьма важный момент — перед лицом общественности. Позже — извинялась. Разумеется. Но — осталась неприязнь. Притом у той и другой стороны.

Сейчас — в моем двойном существовании — мои ощущения весьма противоречивы. Я получаю удовольствие от того, что чаша весов общественного мнения склоняется в мою пользу. Но я уже знаю, что ошибаюсь. Представленные в докладе исследования станут отправной точкой открытия искусственной радиоактивности, за что супруги Жолио-Кюри через два года, в 1935 году, получат Нобелевскую премию. В речи, произнесенной по этому поводу, Фредерик Жолио-Кюри попытается предостеречь от дальнейших работ над превращениями атомного ядра, несущими в себе опасность взрыва. Основоположник атомной физики Резерфорд, который еще в 1920 году говорил в одной из лекций о нейтронах, в 1937 году тем не менее заявил: «Кто видит в превращении атома источник энергии, болтает вздор».

32