Современная Древняя Греция. Античная и советская история

Отклик Дж. Томсона на рецензию К. К. Зельина не заставил себя долго ждать и появился на страницах советского научного журнала в конце 1953 г. Дж. Томсон констатировал, что, «как марксисты, мы партийны. Мы должны вести наши исследования так, чтобы выковать из них оружие для борьбы нашего времени – прежде всего, для борьбы за мир». И далее Дж. Томсон достаточно резко критикует Зельина за слишком «узкий подход» к конкретным вопросам. В целом для Дж. Томсона научное исследование было в первую очередь средством идеологической борьбы.

К. К. Зельин подготовил ответ на письмо Дж. Томсона, но редакция решила не продолжать спор на страницах журнала. Полемика Томсона и Зельина была полемикой энтузиаста-марксиста с марксистом по принуждению, так сказать выдающимся (т. е. с большим или меньшим успехом выдававшим себя за оного). Дж. Томсон черпал свой исторический багаж из уже устаревших к тому времени трудов историков 1920–30-х гг. (например, П. Юра). Социологизаторские взгляды Дж. Томсона могли напоминать советским историкам подобные схемы 1920-х – начала 1930-х гг., насильственно внедрявшиеся как «марксистские». Поэтому их критика Зельиным на страницах «Вестника древней истории» носила вполне научный характер.

Своими книгами Дж. Томсон стремился произвести революцию не только в классических исследованиях, но и в марксистской науке. Однако многие его советские коллеги были марксистами по принуждению, а не по убеждению. Подобная позиция была характерна и для К. К. Зельина. Изощренная марксистская демагогия члена исполкома британской компартии явно не радовала советского ученого, но, обученный официальной идеологической риторике, К. К. Зельин вяло от нее отбивался. Зато советский ученый критиковал английского за фактические ошибки и натянутые аналогии, которые, в свою очередь, мало волновали Дж. Томсона, поскольку воспринимались как вспомогательный материал для построения теоретических конструкций.

Особое возмущение Дж. Томсона должно было вызывать совпадение позиций советских и английских рецензентов его книг. Английский ученый ожидал от К. К. Зельина, что тот окажет ему поддержку как «товарищу по партии», а получил вместо этого научную критику. Поэтому полемика двух исследователей носила научный характер лишь отчасти, со стороны К. К. Зельина, а со стороны Дж. Томсона в значительной степени была идеологически мотивированной. Даже в 1952–1953 гг., в период сильнейшего идеологического давления, у советских историков оставалась возможность вести на страницах специализированного журнала научную полемику, и К. К. Зельин этой возможностью воспользовался.

Научная объективность и принципиальность, конечно же, принесла немало неприятностей ученому. Однако в научном сообществе жизнь К. К. Зельина воспринимается как образец служения науке, а его труды до сих пор не утратили научную значимость.

Дело третье. Александр Мишулин: партийный функционер и ученый

Интерес к истории изучения древности в СССР в последнее десятилетие возрос, однако существенно меньшее внимание уделяется организации науки и тем советским ученым, которые сыграли заметную роль в становлении процессов изучения и преподавания истории Древнего мира в СССР. Одной из самых важных фигур в этой области научного знания в 1930–1940-е гг. был Александр Васильевич Мишулин (1901–1948), но, если не считать некрологов и юбилейных заметок, о нем написано крайне мало. Очевидной причиной была не слишком высокая значимость его научных трудов, которые уже в 1950–60-е гг. были подвергнуты справедливой критике. Но были ли именно научные труды важнейшей частью наследия А. В. Мишулина? Нам представляется необходимым рассмотреть его научно-организационную деятельность, которая пришлась на период становления советской науки о древности.

В первой половине 1930-х гг. Москва не была значительным центром изучения истории Древнего мира, почти во всем уступая Ленинграду. Перевод президиума Академии наук СССР из Ленинграда в Москву в 1934 г. вначале также мало повлиял на изучение древней истории, поскольку все академики, специалисты по истории древности, проживали в Ленинграде: и С. А. Жебелев, и А. И. Тюменев, и избранный академиком в 1935 г. В. В. Струве. Основание Института истории АН СССР в феврале 1936 г. в Москве (с отделением в Ленинграде) принципиально ничего не поменяло: сектор древней истории базировался в Ленинграде и возглавлявший его В. В. Струве раз месяц приезжал в Москву для руководства немногочисленными сотрудниками, по большей части «договорниками». Подобное положение было, с точки зрения власти, вполне естественным: древняя история не была актуальной дисциплиной и вполне могла разрабатываться вне столицы.