Современная чехословацкая повесть. 70-е годы

Я отшвырнул газету и попытался думать о другом. Но рисовал ли я себе, что буду делать на каникулах или что ждет меня на факультете, я неизменно возвращался мыслями к Ладене, и все начиналось снова. «Взять бы тогда у Валашковой веревочную лестницу — все было бы о’кэй», — говорил я себе и тут же начинал гадать, действительно ли хочет быть со мной Ладена; кажется, это было так, но не укладывалось в голове, что я останусь на всю жизнь женатым — мог ли я жить, как мои отец и мама! — однако оставаться без Ладены тоже было невозможно, ведь я ее любил. И почему я не поговорил с ней более серьезно? Не убедился, что я дорог ей такой, как есть. Что никогда она не захочет никого другого. Я начал думать о Ладене — и остальное все стало несущественным. То, главное, было во мне самом, и оно было непреложно и окончательно. Неторопливо шел я парком в гору, потом к «Флоре» и под нависшим небом слышал только отдаленное гуденье города, а в темном своде над собой видел Ладену, стоял с ней рядом, целовал, гладил по волосам и говорил: «Ты объясни мне, как ты себе представляешь нашу жизнь, ты поклянись, что будешь со мной до конца…» Нет, кроме шуток. Такое было состояние. Я никогда не мог сам ни на что решиться. Всегда меня должен был кто-то подтолкнуть. Кто же мог подтолкнуть меня теперь? Ладена молчала о том, главном, так же, как и я. Но у меня тут в некотором смысле проявлялась трусость. А у Ладены — гордость.

В восемь утра в понедельник опять зарядил дождь, сильней, пожалуй, чем в субботу, и еще до того, как я Ладену мог увидеть, услышал я, как она шлепает по раскисшей земле и по лужам на подходе от женского общежития к парку.

Я поспешил ей навстречу. В нахлобученной клетчатой кепке, с портфелем в руках.

Утром в воскресенье мы договорились, что на следующий день вместе подойдем в контору, к комендантше. Нас надоумили девчонки из соседнего блока, когда беседовали с нами о случившемся. По мнению девчонок, с комендантшей можно было иногда найти общий язык и попытаться стоило.

Ладена поцеловала меня в щеку и сказала:

— Ну, пошли.

Через минуту я замедлил шаг.

— Ты думаешь, это имеет смысл?

Тут был я весь. Любое дело надо было мне сначала обсудить в общем и целом.

— Не знаю, — ответила Ладена, — но, помнится, ты сам сказал, что попытаться можно, мы ничего не теряем.

— Конечно, — подтвердил я без особого восторга.

— Или сегодня тебе не хочется? — метнула она в меня взгляд, который я бы не хотел встретить еще раз.

— Идем, конечно, просто мне казалось, ты бы могла сказать в этом парке что-нибудь еще…

— Что именно? Что мы должны ее уговорить? Но это ведь вчера уж было сказано.

— Хотя бы что ты меня любишь…

— Мы и об этом вчера говорили, Алеш.

— Ну ладно, — сказал я обиженно, — просто я хотел с тобой договориться…

— Мы обо всем договорились. А теперь давай скорей. Иногда надо ведь и действовать, — посмотрела она с укоризной.

— Знаю, — сказал я.

И немного помолчав:

— Ты думаешь, она там будет?..

На это мне Ладена уже не ответила.

Мы просунули головы в дверь проходной, а потом повернули направо.

— Если все будет хорошо, — стиснула Ладена мою руку, — ставлю бутылку вина. Но, может, ты не хочешь распить ее со мной, так и скажи!

— Я уже больше ничего не ставлю, — сказал я. — Поставил один раз и…

— …и завязал благодаря этому со мной знакомство, а так бы не решился. Ты не доволен?

— Я хотел сказать, что на бутылку больше не держу пари.

— А на что держишь?

— Ну… на цветы… На что-нибудь такое… — начал я болтать, оттягивая встречу со Шкваржиловой. Но Ладенина рука держала меня крепко. До самой двери. В комнате перед кабинетом стояло четыре стула, было пусто и тихо.

В ответ на робкий стук Ладены двери отворились, и за ними я увидел коменданта. Крупную женщину энергичного вида в белом халате и с тщательно уложенными волосами. В левой руке Ладены была клетчатая сумка, а в ней — букетик и коробка конфет.

— Это вы Йонашева? Заходите! — сказала комендантша.

И, окинув меня беглым взглядом, добавила:

— Сперва поодиночке.

Я остался за дверью с таким ощущением, что мне дали по носу. Потом услышал взволнованный Ладенин голос. И, подойдя к самой двери, уловил обрывки разговора.

— Но мы зарегистрированы, — уверяла Ладена. — Иначе разве я позволила бы…

— Не торопись, девонька, — фамильярно говорила комендантша. — С этого ты не начинай…

— Я хотела только довести до сведения…

Некоторое время ничего не было слышно. Голос комендантши пропал. Потом он снова набрал силу, и можно было различить:

— Почему не требовали общежития для женатых? Я вот все не пойму…

— Мы сперва думали…

— «Думали, думали…» Да вы что́ — дети? Есть письменное указание…

— Я убедительно прошу, товарищ комендант…

«Чего эта комендантша ее мучит? — волновался я. — Да я на месте Ладены плюнул бы на все это, пускай подавятся своим общежитием!»

Тут дверь открылась.

Ладена вышла, тихо затворила ее за собой и улыбнулась мне. Довольно неуверенно.

— Мне заходить? — спросил я.

Хотелось поскорей со всем этим покончить.

— Постой!

Ладена потянула меня к окну. Подальше от двери.