– Колин. – У нее миллион вопросов. – Ты
– Мне кажется, я знаю, куда ты уходишь, – говорит он ей в шею, еле ворочая языком. Тут все его тело охватывает неистовая дрожь, и ему требуется несколько секунд на то, чтобы суметь выговорить: – Мне кажется, ты живешь в озере.
Ее вены наливаются холодом при мысли о том, что ее дом – эта холодная, одинокая бездна. Что именно она – призрак этой школы. Но что-то подсказывает ей, что это – правда; на озере ей спокойнее, чем где-либо еще. И ни реки, ни ручейка не связывает озеро с внешним миром; оно так же изолированно, как она, заперто в своих берегах.
Солнечный свет потихоньку, сантиметр за сантиметром, крадет темноту из комнаты Колина и, наконец, бросает луч на его теплую, вздымающуюся грудь. В сотый раз она впитывает в память его лицо, шею, то, как кудри падают ему на лоб.
– Просыпайся. Поговори со мной, – просит она. Это была одна из самых долгих ночей из тех, что она с ним провела, в ожидании, когда же он проснется, и станет ясно, что он не пострадал. И не заболел. И что его мозг остался прежним.
Он сонно бормочет что-то, просыпаясь, и поворачивается к ней.
–
– Думаешь, это имеет отношение ко мне? – спрашивает он вместо этого.
Она отклоняется, чтобы посмотреть на него. Посмотреть по-настоящему, а именно, проверить, как зрачки реагируют на свет и приняла ли кожа нормальный оттенок. Он что, не помнит, что они разговаривали на эту тему уже два раза?
– Может быть.
– Думаешь, то, что я рядом с тобой или даже то, что в озере я
Она улыбается, стараясь не обращать внимания на странное, щекотное чувство в позвоночнике, которое она ощущает, глядя на его невинное, удивленное выражение.
– Я хочу стать настоящей девочкой,
– Я серьезно.
– Я тоже.
– Может, нужно переместиться в какое-нибудь другое измерение, чтобы узнать, как нам опять сделать тебя человеком? – размышляет он. – Если попрактиковаться…
Она кидает на него свой самый суровый взгляд из серии «что-за-пургу-ты-тут-несешь»:
– Думаю, с перемещениями по измерениям нам пора завязывать. Боюсь, ты использовал свой последний билет.
Он мотает головой, немедленно приготовившись к обороне, и, хотя умом она знает, что нужно испытывать тревогу, в сердце безмолвно поют электрические разряды. Внутри нее что-то начинает биться. И вот это тревожит ее по-настоящему. Если она – его Хранитель, почему ей тогда так хорошо, когда он кидается навстречу собственной гибели?
Люси никогда раньше не видела Джея выбитым из колеи. По крайней мере, выглядит это именно так; за обедом он молчит и все время дергается. Не кидает, как обычно, по сторонам пронзительных взглядов, а уставился вместо этого себе на ботинок, где черным маркером корябает что-то поверх старых, потускневших надписей. Свежие черные линии выделяются на сером фоне.
Поверх
Лягушка и бабочка становятся холодной водой, потом горячей.
Она принимается яростно копаться у себя в мыслях в поисках других французских слов, но словно натыкается на стену. Ее воспоминания не поддаются расшифровке; кажется, они заперты где-то в укромных местах, и нужен внешний импульс, чтобы они вдруг вырвались наружу. Ей становится интересно, что еще может вырваться наружу и от каких внешних импульсов. Может, хоть какое-то объяснение, куда она уходит, когда исчезает, и что за Хранитель может позволить своему Подзащитному раз за разом нырять в ледяное озеро только ради того, чтобы она могла его потрогать.
– Не знала, что ты учишь французский, – говорит она. Сидящий рядом с ней Колин полностью погружен в книгу о последствиях гипотермии.
– Я и не учу, – отвечает Джей, будто защищаясь, словно она поймала его на чем-то. Словно это он должен объясняться.
Странную они представляют собой троицу, объединенные тайной размером с Тихий океан, ведущие нормальную с виду жизнь в причудливом мирке частной школы. С баскетбольной площадки неподалеку доносится скрип кроссовок по асфальту. Низкорослый пухлый парень забрасывает три раза подряд с трехочковой линии. Люси хочется спросить Джея, откуда он знает, как по-французски будет «лягушка», если не учит язык, но вопрос кажется совершенно несущественным по сравнению с тем, что произошло в эти выходные.
– Ты в порядке, Джей?
– Моя мама – француженка, – говорит он вместо ответа.
– Так вот откуда взялась