Совершенно секретно

В начале января Восьмая воздушная армия была усилена Пятнадцатой американскими бомбардировщиками дальнего действия из Италии — и слилась с ними в одно ударное соединение под командованием генерала Спаатса для действий над континентом. В феврале налеты достигли высшей точки. Генерал Маршалл писал: "Жестокая битва длилась целую неделю. Она велась над Регенсбургом, Мерсебургом, Швейнфуртом и другими важными промышленными центрами. Истребительная авиация немцев была сильно ослаблена, наши атаки продолжались с неослабевающей яростью".

И все-таки мы опасались, как бы англичане не воспользовались лазейками, имевшимися в плане «Оверлорд». Повторяю, мы не знали, что после Анцио они были вынуждены отказаться от своего намерения первыми попасть на Балканы. Но к апрелю «Оверлорд» уже развил непреодолимую силу инерции, машина уже работала, и все это знали. Никакие лазейки, никакая высокая; политика и благочестивые чаяния не могли теперь помешать вторжению в Европу. Весь огромный механизм его достиг таких размеров и такой силы, что невозможность остановить его была очевидна всякому.

Войска, стянутые в Англию в 1942 году, были не так многочисленны, их без труда удалось перебросить в Африку. Другое дело — «Оверлорд». Теперь уже не сотни тысяч, а миллионы выстроились в очереди у пунктов посадки на суда, очереди эти тянулись через всю Англию и Шотландию и дальше, через океан, до переполненных лагерей позади портов Атлантического побережья США.

По тому же пути от американских заводов и шахт двигалось снабжение.

Все было готово, все было создано с единственной целью — достигнуть европейского материка через Ла-Манш.

Не было человека или группы людей, не было правительства, способного преградить этот поток. Вторжение жило своей особой жизнью. В целом оно имело неизмеримо большее значение, чем любой из его составных элементов, даже чем его руководство, чем люди, получившие бумагу со словами: "Вам поручается командование".

Таким образом, в апреле 1944 года вторжением в Европу никто не командовал. Ни один человек не был бы на это способен. Были люди, командовавшие отдельными участками — базами, дивизиями, армиями, — но все вместе было слишком огромно. В апреле Монтгомери не мог бы больше прибавить к фронту наступления буквально ни одной тысячи ярдов. Эйзенхауэр мог на день-другой отсрочить начало, но всякое изменение, внесенное им в расписание посадки войск, было бы гибельным. Много миллионов частей составляло эту машину. Никакое человеческое воображение не могло ее себе представить.

Самое странное в историческом вторжении в Европу 6 июня было именно то, что никто по существу им не командовал. Два человека, Рузвельт и Черчилль, в свое время согласились на том, что оно должно состояться; но единоличного командования не было. Самый план вырабатывался в течение ряда лет. Корнями он уходил в опыт первых коммандос. Он не был созданием одного гениального ума. Как мы видели, он составлялся по методу исключения, путем отбора наименее невозможных направлений и операций. Это был плод тяжелого, кропотливого труда. И когда план был закончен, отпечатан, переплетен и занумерован, группа людей, работавших над ним, была распущена. Ни один из них не сыграл сколько-нибудь значительной роли в его осуществлении. Но к тому времени, когда Эйзенхауэр и Монтгомери возглавили европейский театр военных действий, план уже разросся до таких размеров, что никаких серьезных изменений они не могли в него внести.

Не Бернард Монтгомери, а план был поистине «главным». Проведенное в январе усиление первой волны по существу не изменило основную концепцию берег Нормандии был выбран просто потому, что условия там были менее неблагоприятны, чем к северу и к югу от него.

Генерал Эйзенхауэр, разумеется, не имел никакого касательства к руководству вторжением. Честно выполняя условия, выработанные в Тегеране, он только расписывался на доверенностях, которые выдал своим трем английским главнокомандующим. Как и предсказывали англичане, — а они позаботились о том, чтобы их предсказание сбылось, — Эйзенхауэр в Англии был целиком занят политическими функциями верховного главнокомандующего. С войсками он соприкасался только во время официальных смотров.