SoSущее

Влажные дельты богинь источали такой аромат под его ладонями, что Деримовичу стоило больших трудов загипнотизировать свой уд от невольного вздымания. Он чувствовал, что еще немного, и он будет не в силах сдержать рвущуюся плоть. Кто, скажите, устоит, даже на краю гибели, перед этим всепоглощающим соблазном божественной близости, перед вожделением, вышедшим далеко за пределы мужской похоти в космические таинство универсального сродства. Да и на Земле, сколь бы ни была разнообразной любовная игра Деримовича, никогда еще не касался он таких тел, и, главное, не просто больших, но при этом совершенных, бархатных, обладающих такой грацией, пластикой и утонченностью, какую не могла продемонстрировать ни одна из уменьшенных копий земных. И эти губы, как будто покрытые тонким слоем светящегося кармина, эти сосцы на полных грудях, в маслянисто-мраморной глубине которых можно было увидеть тончайшие жилки, сетку едва розовеющих сосудов, белесые протоки желез. О, нет, титьки божественной Сиси не выглядели анатомическим пособием для маммологов и пластических хирургов, которые, сколько ни бились, не могли повторить это созданное Дающей совершенство. Наоборот, перси златовласой богини своей тончайшей структурой, скрытой полупрозрачной нежной кожей, были полной противоположностью моделям и силиконовым подделкам и утверждали они как раз то, что так радовало первых падших вестников Богга — бесконечно цветущую, неумолимо влекущую и бесповоротно пленяющую сложность мира Мамайи. Роман сглотнул свой собственный, щедро источаемый сосалом эликсир и перевел взгляд на темную сестрицу Сиси, похожую на выточенную из черного оникса Нефти. Те же совершенные холмы, но уже не мраморно-масляные — агатово-шоколадные, но с тою же, только темной, восхитительно-таинственной глубиной. А золотая пектораль на фоне темной бархатной ложбины подчеркивала идеальные формы еще более экспрессивно, чем в янтарном ущелье Сиси.

Ромка попытался представить всю строгость наказания за харрасмент богинь, но кары в голову совершенно не шли. Он даже застонал от своего бессилия противодействовать чарам и постарался найти перед собой нейтральный участок пространства, чтобы хоть немного утихомирить разбушевавшуюся плоть. Но впереди, и слева, и справа с поднятыми крыльями-руками стояли Исидоры-хранительницы, как будто скопированные в меньшем масштабе со своих божественных сестер.

Богини, по-видимому, заметили волнение кандидата и, качнув бедрами, плотно зажали его между своих тел. Ромка не удержал сладострастного стона, с ужасом отмечая, как быстро наливается желанием его запуганный, но не покоренный уд. Сестрицы разом повернулись к нему со сносящими остатки крыши улыбками и прижали золотые ключи-анхи к своим ртам. Деримович замер, думая о том, что последует дальше. А дальше сестрица Нефти отняла анх от своих губ и, поменяв хват с кольца на ручку, поднесла его к Ромкиному богатству. Кандидат замер, думая, как выпутаться из опасного положения. «Кастрируют, кастрируют!» — крутилась в его голове одна-единственная ужасная мысль.

Он ощутил на своем плече тепло и тяжесть. Это Сиси приобняла его, повернув к нему голову, в то время как Нефти, коснувшись холодным металлом уже порядком разогретой плоти, стала… да, Ромка взглянул вниз и похолодел от ужаса — Нефти надевала покрытую изумрудами петлю анха на его жизненный корень. Пока владелец воспаленного достоинства пребывал в тупой медлительности, само достоинство соображало куда быстрее — в один миг умалившись так, что смогло бы пройти в игольное ушко.

Деримович поднял голову и повернул ее направо. Заметив его взгляд, Сиси собрала губы в тугой бутон, а затем распустила их в воздушном поцелуе, обнажая ряд крупных белоснежных зубов.

Теперь к Нефти: темная сестрица уже отняла анх от чресл Деримовича и, поднеся его к глазам, глядела на кандидата через петлеобразную дырку магического фетиша. Она что-то прошептала ему и указала анхом на центр завесы, на которой, оказывается, уже целую минуту вращалось разгневанное око Высочайшего.

— Мальчик, — шепотом произнесла Нефти, но Деримовичу показалось, что она пела. — Навигатора, мальчик, слушайте.

— Да-да, — непонятно к кому обращаясь, сказал Роман, впервые удовлетворенно отмечая покорную мизерность непослушного уда.

* * *

— Покрова снимите со стоящего на входе, — раздался повелительный голос, и только теперь Роман смог оценить, но пока еще не увидеть, глубину пространства, отозвавшегося мягким эхо. Он обвел взглядом траекторию пролетевшего возгласа, но все, что он смог разглядеть, — это матерчатый куб, натянутый на четырех Исидор в углах. Правда, верх его камеры сейчас был не просто тканью — на нее проецировалось уже знакомое ему строгое око Промыслителя, только теперь не в одном треугольнике, а в целом наборе вращающихся фигур: от квадрата и далее везде, как в иллюстрации из учебника геометрии по вычислению числа пи.