— Правильно, не бухгалтер, чтобы гешефты… — Председатель сделал паузу и сказал с явным смакованием: — В цифрах валять.
По зрителям и коллегии пробежал легкий смешок, а потом разом, словно по команде, оборвался. Председатель, наверное, поднял руку, после чего в зале воцарилась гробовая тишина.
— История действительно поучительная, — продолжил невидимый Сокрытый. — И мы попросим брата-прокурора познакомить суд и уважаемое присутствие с ее наиболее яркими деталями.
— Да, это самая настоящая эпопея, — подхватил брат-прокурор, показываясь на экране в облике длинноухого шакала, — ведь после того как наш любезный кандидат
По залу под хорошо отражающим звуки куполом пробежала волна аплодисментов.
— Это все, брат обвинитель? — поинтересовался Председатель.
— Нет, досточтимый Председатель. Разрешите, я задам несколько вопросов обвиняемому.
— Приступайте.
— Вы знаете, от чего умерла ваша мама, кандидат?
— Да, знаю, ммм….
— Мессир, пожалуйста. Вся коллегия для вас до помазания — мессиры и мисстрессы.
— Знаю, мессир. Она умерла от рака.
— От рака чего, обвиняемый?
— От рака груди, мессир.
— А вы помните, когда она заболела этой страшной болезнью, кандидат?
— Да, помню, мессир, это случилось, когда она на фабрике работала. Так врачи говорили.
— А что случилось с нею в то время, кандидат? Она упала, получила травму или долго работала с вредными препаратами?
— Нет, мессир, она работала с нитками. Это не вредно.
— Тогда что же?
— Ее отчим ударил, мессир, в грудь.
— Не припомните почему, кандидат?
— Однажды он застал ее со мной, мессир. Она мне грудь давала пососать. А он раньше с работы пришел. Мне тогда уже шесть почти было… — голос Деримовича задрожал, он сделал паузу и продолжил со значительной артикуляцией: — Он и меня ударил, прямо в лицо… И сказал, что если «этого змееныша» рядом с нею увидит — губы оборвет слизняку.
— Не оборвал, кандидат?
— Нет, мессир, как видите. Только после этого перестала мамка мне грудь давать. Испугалась, наверное… За меня. — Ромка проглотил ком и глубоко вздохнул: — Наверное, и заболела после этого.
— И не она одна, кандидат, — резко сказал обвинитель. — У всех, к чьей груди сосало ваше прикладывалось, у всех, обвиняемый, жизнь после того не складывалась. Вы знали об этом, кандидат?
— Нет, мессир. Не знал.
— Не складывалась, кандидат, это не метафора. Их жизнь разрушалась до основания. И к настоящему моменту они все исчезли за горизонтом жизни. Не все умерли от рака, конечно. Половина. Остальные кто спился, кого муж зарезал, кто упорхнул «бабочкой ночной» — вначале на обочину, потом в канаву.
— Я должен их жалеть, мессир? — повышая голос, спросил Деримович.
— О нет, кандидат, — почему-то стал оправдываться обвинитель. — Вам следует ликовать при такой демонстрации мощи вашего рудимента. Ведь они всю свою оставшуюся жизнь искали вам замену и не могли ее найти.
— Но я вспомнил, мессир, не все ушли. Капитолина Волкова — о ней даже в газетах писали. Лоховских, правда, но одно неоспоримо — она жива, более того, процветает.
— Процветает действительно и даже числится у нас «на подступах». Вы знаете, чем полезна Братству ваша давняя знакомая, кандидат?
— Нет, мессир.
— Кормлением, обвиняемый. Капитолина Волкова — кормилица Братства. В нашем детском саду брошенных недососков и сирот-овулякров.