Сорок пять

Но не успел он скрыться, как потайная дверь, прорезанная в стене и оклеенная теми же, что и стена, обоями, открылась, и в зал ворвалась женщина.

— Герцогиня! — вскричали депутаты.

— Да, господа, — воскликнула она, — я пришла, чтобы вывести вас из затруднительного положения!

Депутаты, знавшие решительность герцогини, но в то же время несколько опасавшиеся ее пыла, окружили вновь прибывшую.

— Господа, — продолжала герцогиня с улыбкой, — чего не смогли сделать иудеи, совершила одна Юдифь. Надейтесь: у меня есть свой план.

И, протянув лигистам белые руки, которые наиболее учтивые из них поднесли к губам, она вышла в ту же дверь, за которой уже скрылся Майен.

— Ей-Богу, — вскричал Бюсси-Леклер, облизывая усы и выходя вслед за герцогиней, — кажется, в их семье это единственный мужчина!

— Уф! — прошептал Никола Пулен, отирая пот, выступивший у него на лбу, когда он увидел г-жу де Монпансье, — хотел бы я быть в стороне от всего этого.

Часть вторая

I И СНОВА БРАТ БОРРОМЕ

Было около десяти часов вечера, когда господа депутаты в огорчении стали расходиться и на каждом углу, где им надо было сворачивать к своим домам, прощались друг с другом, обмениваясь поклонами.

Никола Пулен жил дальше всех; он одиноко шагал домой, погруженный в размышления о своем затруднительном положении, заставившем его обронить то самое восклицание, которым начался последний абзац нашей последней главы.

Действительно, день был полон событий для всех, и в особенности для него.

Итак, он возвращался домой, еще весь дрожа от услышанного, говоря себе, что, если Тень сочла необходимым донести о Венсенском заговоре, Робер Брике никогда не простил бы ему, если бы он утаил план действий, который Лашанель-Марто так простодушно изложил г-ну де Майену.

Когда Никола Пулен, по-прежнему погруженный в размышления, дошел до середины улицы Пьеро-Реаль, представлявшей собой проход шириной четыре фута, на углу Нев-Сент-Мари он увидел бежавшего ему навстречу монаха в поддернутой до колен рясе.

Пришлось посторониться, так как двоим здесь было не разойтись.

Никола Пулен надеялся, что монашеское смирение с готовностью уступит середину дороги ему, человеку военному, но ничего подобного не произошло; монах бежал, как загнанный олень; он бежал так стремительно, что мог бы пробить стену на своем пути; поэтому Никола Пулен, чтобы не быть сбитым с ног, ругаясь, посторонился.

И тотчас в этом проходе, стиснутом стенами домов, началась та раздражающая суета, когда двое в нерешительности стараются пройти, не задев друг друга, и неизменно попадают друг другу в объятия.

Пулен ругался, монах божился, и наконец священнослужитель, более нетерпеливый, чем офицер, обхватил Пулена поперек туловища, чтобы прижать его к стене.

И вот тогда, уже готовясь обменяться тумаками, они узнали друг друга.

— Брат Борроме! — удивился Пулен.

— Господин Никола Пулен! — воскликнул монах.

— Как поживаете? — спросил Пулен с восхитительным добродушием и неуязвимой мягкостью истого парижского буржуа.

— Отвратительно, — ответил монах, которому, казалось, гораздо труднее было успокоиться, чем мирному Пулену, — потому что вы меня задержали, а я очень тороплюсь.

— Что вы за парень! — ответил Пулен. — Всегда воинственный, как римлянин! Куда вы так спешите в столь поздний час, черт вас возьми! Монастырь горит, что ли?

— Нет, я тороплюсь к ее светлости, чтобы поговорить с Мейнвилем.

— К какой герцогине?

— Мне кажется, есть только одна герцогиня, у которой можно поговорить с Мейнвилем, — ответил Борроме; он хотел сначала прямо сказать все судейскому чиновнику, так как тот мог бы его выследить, но в то же время ему не хотелось слишком откровенничать с любопытным.

— В таком случае, — продолжал Никола Пулен, — что вам нужно от госпожи де Монпансье?

— Ах, Боже мой, все очень просто, — сказал Борроме, подыскивая подходящий ответ, — ее светлость просила нашего уважаемого настоятеля стать ее духовником; он согласился, потом его охватили сомнения, и он отказался. Встреча была назначена на завтра; я должен от имени дона Модеста Горанфло передать герцогине, чтобы она на него не рассчитывала.

— Очень хорошо, но вы направляетесь совсем не к дворцу Гизов, дорогой брат; я бы даже сказал, что вы идете в прямо противоположном направлении.

— Верно, — ответил брат Борроме, — я как раз оттуда и иду.

— Но тогда куда же вы идете?

— Мне сказали во дворце, что ее светлость поехала к господину де Майену, который прибыл сегодня и остановился во дворце Сен-Дени.

— Правильно, — сказал Пулен. — Действительно, герцог во дворце Сен-Дени, и герцогиня у него; но, любезный брат Борроме, зачем вы хитрите со мной? Казначея не принято посылать с монастырскими поручениями.

— Почему же нет, ведь поручение-то к принцессе крови?

— Во всяком случае, вы, доверенное лицо Мейнвиля, не можете верить в разговоры об исповеди ее светлости.

— А чему же мне верить?