Сорок пять

Теперь на пороге появился брат Борроме с самой слащавой улыбкой на устах.

— Брат Жак! — повторил настоятель.

— Брат Жак ушел, — сказал казначей.

— Как ушел?! — вскричал Шико.

— Разве вы не просили, сударь, чтобы кто-нибудь отправился в Лувр?

— Но я же посылал Панурга, — сказал Горанфло.

— И дурень же я! А мне послышалось, что вы поручили это Жаку, — сказал Борроме, хлопнув себя по лбу.

Шико нахмурился. Но раскаянье Борроме казалось столь искренним, что упрекать его было бы просто жестоко.

— Придется мне подождать, — сказал он, — пока Жак вернется.

Борроме, нахмурившись, поклонился.

— Кстати, — сказал он, — я забыл доложить сеньору настоятелю — хотя для этого и поднялся сюда, — что неизвестная дама уже прибыла и просит у вашего преподобия аудиенции.

Шико навострил уши.

— Она одна? — спросил Горанфло.

— С берейтором.

— Молодая?

Борроме стыдливо опустил глаза.

“Он ко всему еще и лицемер”, — подумал Шико.

— Друг мой, — обратился Горанфло к мнимому Роберу Брике, — вы ведь понимаете?

— Понимаю, — сказал Шико, — и удаляюсь. Подожду в соседней комнате или во дворе.

— Отлично, любезный друг.

— Отсюда до Лувра далеко, сударь, — заметил Борроме, — и брат Жак может вернуться поздно; к тому же лицо, к которому вы обращаетесь, возможно, не решится доверить важное письмо мальчику.

— Вы поздновато подумали об этом, брат Борроме.

— Бог мой, да я же не знал. Если бы мне поручили…

— Хорошо, хорошо, я не спеша двинусь по направлению к Шарантону. Посланец, кто бы он там ни был, нагонит меня в пути.

И он пошел к лестнице.

— Простите, сударь, не сюда, — поспешил за ним Борроме, — по этой лестнице поднимается неизвестная дама, а она не желает ни с кем встречаться.

— Вы правы, — улыбнулся Шико, — я спущусь по боковой лестнице.

И он направился через небольшой чулан к черному ходу.

— А я, — сказал Борроме, — буду иметь честь проводить кающуюся к его преподобию.

— Отлично, — сказал Горанфло.

— Дорогу вы знаете? — с беспокойством спросил Борроме.

— Как нельзя лучше.

И Шико удалился через чулан.

За чуланом была комната. Боковая лестница начиналась с площадки перед этой комнатой.

Шико говорил правду: дорогу он знал, но комнату теперь не узнавал.

И действительно, она стала неузнаваемой с тех пор, как он проходил здесь в последний раз; стены были сплошь завешаны доспехами и оружием, на столах и консолях громоздились сабли, шпаги и пистолеты, все углы были забиты мушкетами и аркебузами.

Шико на минуту задержался: ему захотелось все хорошенько обдумать.

“От меня прячут Жака, от меня прячут даму, меня выталкивают на боковую лестницу, чтобы очистить парадную: это означает, что хотят воспрепятствовать моему общению с монашком и укрыть от моего взора даму, — все ясно. Как хороший стратег, я должен делать как раз обратное тому, к чему меня желают принудить. Поэтому я дождусь Жака и займу позицию, которая даст мне возможность увидеть таинственную даму. Ого! Вот здесь в углу валяется прекрасная кольчуга, гибкая, тонкая и отличнейшего закала”.

Он поднял кольчугу и залюбовался ею.

“Мне как раз нужна такая штука, — сказал он себе. — Она легка, словно полотняная, и слишком узка для настоятеля. Честное слово, можно подумать, что кольчугу эту делали именно для меня: позаимствуем же ее у дона Модеста. По моем возвращении он получит ее обратно”.

Шико, не теряя времени, сложил кольчугу и спрятал себе под куртку.

Он завязывал последний шнурок, когда на пороге появился брат Борроме.

“Ого! — подумал Шико. — Опять ты! Но поздновато, друг мой”.

Сцепив за спиной длинные руки и откинувшись назад, Шико сделал вид, будто любуется доспехами.

— Господин Робер Брике хочет выбрать себе подходящее оружие? — спросил Борроме.

— Я, друг мой? — сказал Шико. — Боже, для чего мне оружие?

— Но вы же им так хорошо владеете!

— В теории, любезный брат, в теории — вот и все. Жалкий буржуа, вроде меня, может ловко действовать руками и ногами. Чего ему не хватает и всегда будет не хватать — это воинской доблести. С оружием в руках я выгляжу довольно внушительно, но, поверьте мне: Жак, вооружившись шпагой, заставил бы меня отступить отсюда до Шарантона.

— Вот как? — удивился Борроме, почти убежденный простодушным видом Шико, который, добавим, сгорбился, скривился и косил глазом усерднее, чем когда-либо.

— К тому же у меня не хватает дыхания, — продолжал Шико. — Вы заметили, что я слаб в защите? Ноги никуда не годятся, — это мой главный недостаток.

— Разрешите мне заметить, сударь, что путешествовать с таким недостатком еще труднее, чем фехтовать.

— Ах, вы знаете, что мне предстоит путешествие? — небрежно заметил Шико.

— Я слышал от Панурга, — покраснев, ответил Борроме.

— Вот странно, не припоминаю, чтобы я говорил об этом Панургу. Но неважно. Скрывать мне нечего. Да, брат мой, мне предстоит попутешествовать, я отправляюсь к себе на родину, где у меня есть кое-какое имущество.

— А знаете, господин Брике, вы оказываете брату Жаку большую честь.

— Тем, что беру его с собой?

— Это во-первых, а во-вторых, тем, что даете ему возможность увидеть короля.