Сорок пять

— Никаких. Ложитесь спать. Ужин вам принесут в комнату, граф. Я сегодня не ужинаю: мне нездоровится, да и на душе неспокойно. Нет ни аппетита, ни сна, от этого жизнь моя довольно мрачна, и вы сами понимаете, я не хочу заставлять кого бы то ни было разделять ее со мной. Кстати, слышали новость?

— Нет, монсеньор. Какую новость?

— Орильи загрызли волки.

— Орильи! — с удивлением воскликнул Анри.

— Ну да… загрызли! Странное дело: все близкие мне существа плохо кончают. Доброй ночи, граф, спите спокойно.

И принц поспешно удалился.

XXIII СОМНЕНИЯ

Анри сошел вниз и, проходя через приемные, нашел там много знакомых офицеров, которые окружили его и, проявляя самые дружеские чувства, предложили провести дю Бушажа в комнаты его брата, расположенные в одном из углов замка.

Герцог отвел Жуаезу на время его пребывания в Шато-Тьерри библиотеку.

Две гостиные, обставленные еще в царствование Франциска I, сообщались друг с другом и примыкали к библиотеке, которая выходила в сад.

Жуаез, человек ленивый, но весьма образованный, велел поставить свою кровать в библиотеке: под рукой у него была вся наука, открыв окно, он мог наслаждаться природой. Натуры утонченные стремятся полностью вкушать радости жизни, а утренний ветерок, пение птиц и аромат цветов придают новую прелесть триолетам Клемана Маро или одам Ронсара.

Анри решил оставить здесь все как было не потому, что он сочувствовал поэтическому сибаритству брата, а просто из равнодушия, ибо ему все было безразлично.

Но, невзирая на состояние духа, граф, с малых лет приученный неукоснительно выполнять свой долг в отношении короля или принцев французского королевского дома, обстоятельно разузнал, в какой части дворца герцог живет после возвращения во Францию.

Счастливый случай послал Анри отличного чичероне. Это был тот юный офицер, чья нескромность раскрыла герцогу тайну графа в одной фландрской деревушке, где мы устроили нашим героям краткую остановку. Этот офицерик не покидал принца с момента его возвращения и мог превосходно осведомить обо всем Анри.

По прибытии в Шато-Тьерри принц стал сперва искать шумных развлечений. Тогда он поселился в парадных покоях, принимал и утром, и вечером, днем охотился в лесу на оленей или в парке на сорок. Но после того, как до принца неизвестно каким путем дошла весть о смерти Орильи, принц уединился в павильоне, расположенном в середине парка. Павильон этот, обиталище почти недоступное, куда могли проникать лишь приближенные принца, был совершенно скрыт в зелени деревьев и едва виднелся под огромными буками сквозь гущу кустарников.

Принц удалился в этот павильон два дня назад. Те, кто его не знал, говорили, что он захотел наедине предаваться горю, которое причинила ему смерть Орильи. Те, кто хорошо знал его, утверждали, что в этом павильоне он предается каким-нибудь ужасным и постыдным деяниям, которые в один прекрасный день выплывут на свет Божий. Оба эти предположения были тем более вероятны, что принц, видимо, приходил в отчаяние, когда какое-либо дело или чье-либо посещение призывали его в замок. Как только это дело или этот визит заканчивались, он возвращался в павильон. Там ему прислуживали только два камердинера, находившиеся при нем с детских лет.

— Выходит, — сказал Анри, — что празднества будут не очень-то веселые, раз принц в таком расположении духа.

— Разумеется, — ответил офицер, — ведь каждый постарается выразить сочувствие принцу, уязвленному в своей гордости и потерявшему друга.

Анри продолжал, сам того не желая, расспрашивать и находил в этом непонятный для себя самого интерес. Смерть Орильи, которого он знал при дворе и снова увидел во Фландрии; странное равнодушие, с которым принц сообщил ему о своей утрате; затворническая жизнь, которую стал вести принц, как утверждали, с тех пор как узнал о смерти Орильи, — это все каким-то загадочным образом вплеталось для Анри в ту таинственную и темную ткань, на которой с некоторых пор вышивались события его жизни.

— И вы говорите, — спросил он офицера, — что никто не знает, откуда принц получил известие о смерти Орильи?

— Никто.

— Нов конце концов, — настаивал он, — разве нет никаких разговоров на этот счет?

— О, конечно, — ответил офицер, — правду ли, неправду, а что-нибудь, как вы сами понимаете, всегда рассказывают.

— Так что же все-таки говорят?