Сорок пять

— Да, дона Модеста Горанфло. Ну вот: ты предупреждаешь дона Модеста, тот поспешно является к тебе, и так как в одном из карманов убитого находят его кошелек — понимаешь, важно, чтобы нашли его кошелек, предупреждаю тебя об этом, — и так как в одном из карманов убитого находят его кошелек, а в другом вот это письмо, никому не приходит на ум никаких подозрений.

— Понимаю, дорогой господин Шико.

— Более того, вместо наказания ты получишь награду.

— Вы великий человек, дорогой господин Шико. Бегу сейчас в монастырь.

— Да подожди ты, черт возьми. Я же сказал — кошелек и письмо.

— Ах да, письмо, оно у вас?

— Вот именно. Не надо говорить, что оно было кем-то прочитано и переписано.

— Ясное дело.

— Награду ты получишь как раз за то, что письмо дойдет по назначению нетронутым.

— Значит, в нем содержится какая-то тайна?

— В такое время, как наше, тайны содержатся решительно во всем, дорогой мой Бономе.

И, произнеся эту сентенцию, Шико завязал шелковые шнурки под сургучной печатью тем же способом, каким он их развязал, затем соединил обе половинки печати так искусно, что даже самый опытный глаз не заметил бы ни малейшего повреждения. После этого он снова сунул письмо в карман убитого, велел приложить к своей ране в качестве примочки чистую тряпочку, пропитанную маслом, смешанным с винным осадком, натянул прямо на тело защитную кольчугу, на кольчугу — рубашку, поднял шпагу, вытер ее, вложил в ножны и направился к выходу.

Потом обернулся и сказал:

— Ну, а если басня, которую я придумал, не кажется тебе убедительной, ты можешь обвинить капитана в том, что он сам проткнул себя шпагой.

— В самоубийстве?

— Конечно. Это же ни на кого не бросит тени.

— Но тогда несчастного не похоронят в освященной земле.

— Вот еще! — сказал Шико. — Для него это так важно?

— Думаю, что важно.

— Тогда делай так, как если бы ты был на его месте, любезный Бономе. Прощай.

Уже у дверей он еще раз обернулся:

— Кстати, раз он умер, я расплачусь.

И Шико бросил на стол три золотых экю.

Затем он приложил указательный палец к губам в знак молчания и вышел.

XIX МУЖ И ЛЮБОВНИК

С глубоким волнением снова увидел Шико тихую и пустынную улицу Августинцев, строения на подходе к его дому, наконец, и сам этот милый его сердцу дом с треугольной крышей, источенным деревом балкона и водосточными трубами в виде фантастических звериных морд.

Он так боялся найти на месте своего дома пустырь, так спасался увидеть улицу закопченной дымом пожара, что и улица и дом показались ему чудом чистоты, изящества и великолепия.

В выемке камня, служившего основанием одной из колонок, поддерживающих балкон, Шико спрятал ключи от своего дома. В те времена любой ключ от сундука или шкафа по весу и величине мог поспорить с самыми толстыми ключами от ворот наших современных домов; соответственно и ключи от домов, согласно естественной пропорции, подобны были ключам от современных городов.

Шико учел, как трудно будет хранить в кармане этот замечательный ключ, и решил спрятать его указанным образом.

Надо признать, что, просовывая пальцы в каменную выемку, Шико ощутил некоторый трепет. Зато, почувствовав холод железа, он проникся блаженной, ни с чем не сравнимой радостью.

Все обстояло столь же благополучно и в передней, где к балке была прибита дощечка, а в дубовом тайничке дремала тысяча экю.

Шико отнюдь не был скупцом, — совсем напротив, нередко он даже швырял полными горстями золото, жертвуя жизненными благами ради торжества идеи, что свойственно всем сколько-нибудь достойным людям. Но в тех случаях, когда идея временно теряла власть над плотью, то есть когда не было необходимости отдавать деньги, приносить жертвы — словом, когда в сердце Шико могли на некоторое время возобладать чувственные побуждения и душа разрешала плоти жить и наслаждаться, — золото, этот изначальный, неизменный, вечный источник плотских радостей, вновь обретало ценность в глазах нашего философа, и никто лучше его не сознавал, на какое количество частиц, способных дать человеку наслаждение, разделяется то почтенное целое, которое именуется одним экю.

— Черти полосатые! — бормотал Шико, сидя на корточках посреди комнаты и созерцая свое сокровище, — черти полосатые, у меня тут замечательный сосед, достойнейший молодой человек, он сумел сохранить мои деньги от воров и сам их не тронул. Поистине, такому поведению в наши дни просто цены нет. Черт побери, я должен выразить этому благородному человеку свою признательность и сегодня же вечером это сделаю.

Шико снова закрыл дощечкой углубление в балке, положил на место плиту, подошел к окну и посмотрел на дом, стоявший напротив.

Дом по-прежнему казался серым и мрачным, ибо такой вид естественно принимает в нашем воображении любое здание, если мы знаем, какие мрак и печаль оно в себе скрывает.

“Сейчас еще не время для сна, — подумал Шико, — к тому же люди эти, я уверен, не очень-то большие охотники поспать, могу поклясться! Ну-ка, посмотрим”.

Он вышел из дома и, состроив самую любезную и веселую мину, постучался в дверь дома напротив.