Сорок пять

— Так ты написал?

— Помилуйте, ваше высочество…

— Ты спал!

— Да, должен в этом признаться. Но даже если бы мне пришло в голову написать, чем бы я написал, ваше высочество? У меня здесь нет ни бумаги, ни чернил, ни пера.

— Так поищи! Quaere et invenies[23], сказано в Евангелии.

— Но каким же чертом, ваше высочество, смог бы я раздобыть все это в хижине крестьянина, который, ставлю тысячу против одного, не умеет писать?

— А ты, болван, все же ищи, и если даже этого не найдешь, зато…

— Зато?..

— Найдешь что-нибудь другое.

— Эх, дурак я, дурак! — вскричал Орильи, ударяя себя по лбу. — Да, да, ваше высочество правы, в голове у меня что-то помутилось. Но это оттого, что я ужасно хочу спать.

— Ну-ну, охотно верю. Но ты все же стряхни с себя сон, и раз ты не написал сестрице Марго, так уж я сам напишу. Только раздобудь мне все, что нужно для писания. Ищи, Орильи, ищи и не возвращайся сюда, пока не найдешь. А я остаюсь здесь.

— Бегу, ваше высочество.

— И если в этих твоих поисках… погоди… если в этих поисках ты заметишь, что этот дом интересен по своему убранству… Ты ведь знаешь, Орильи, как мне нравятся фламандские дома.

— Да, ваше высочество?

— Тогда ты меня позовешь.

— Мигом позову, положитесь на меня.

Орильи встал и легко, словно птица, упорхнул в соседнюю комнату, из которой был ход наверх. А так как он действительно легок, словно птица, то в момент когда он поставил ногу на первую ступеньку, послышался только еле уловимый скрип. В остальном его намерения остались нераскрытыми.

Минут через пять Орильи вернулся к своему повелителю, который, как он сказал, расположился в большой комнате.

— Ну что? — спросил герцог.

— А то, ваше высочество, что, если видимость меня не обманывает, этот дом должен быть очень интересен по своему убранству.

— Почему ты так думаешь?

— Да потому, — тьфу, пропасть! — что в верхнее помещение не так-то легко проникнуть.

— Что это значит?

— Это значит, что вход туда охраняет дракон.

— Что за глупая шутка, милейший маэстро?

— Увы, ваше высочество, это не глупая шутка, а печальная истина. Сокровище находится на втором этаже в комнате, а из-под двери этой комнаты виднеется свет.

— Ладно. А дальше?

— Вашему высочеству угодно сказать: а сперва?

— Орильи!

— Так вот, ваше высочество, на пороге этой комнаты лежит человек, закутанный в большой серый плащ.

— Ого-го! Господин дю Бушаж позволяет себе посылать солдата для охраны дамы своего сердца?

— Это не солдат, ваше высочество, а, вероятнее всего, слуга дамы или самого графа.

— И каков он на вид, этот слуга?

— Его лица я не мог разглядеть, но зато явственно видел рукоять большого фламандского ножа, заткнутого за пояс; он крепко сжимает ее в кулаке, на вид весьма увесистом.

— Это прелюбопытно, — молвил герцог, — расшевели малость этого парня, Орильи!

— Ну нет, ваше высочество!

— Как нет? Что ты говоришь?

— Осмелюсь сказать, что меня не только изукрасит фламандский нож, но я еще наживу себе смертельного врага в лице господ де Жуаезов, любимцев двора. Будь вы королем Нидерландским — куда ни шло, но сейчас мы должны ладить со всеми, в особенности с теми, кто спас нам жизнь, а спасли ее братья Жуаезы. Имейте в виду, ваше высочество, что, если вы этого не скажете, скажут они сами.

— Ты прав, Орильи, — сказал герцог, топнув ногой, — всегда прав, и все же…

— Да, понимаю, и все же, ваше высочество, вы не видели ни одного женского лица в течение двух гибельных недель. Я, конечно, не говорю об этих скотах, населяющих польдеры. Они ведь не заслуживают, чтобы их называли мужчинами и женщинами. Это самцы и самки — больше ничего.

— Я хочу видеть эту любовницу дю Бушажа, Орильи. Я хочу ее видеть, слышишь?

— Да, ваше высочество, слышу.

— Ну так ответь мне хоть что-нибудь.

— Возможно, вы ее и увидите, но только не в открытую дверь.

— Пусть так, — согласился герцог, — если не в открытую дверь, то хоть в закрытое окно.

— А! Это дельная мысль, ваше высочество, и в доказательство того, что я считаю ее прекрасной, я мигом добуду вам приставную лестницу.

Орильи прокрался во двор и направился прямо к навесу, под которым онисские кавалеристы поставили лошадей. Вскоре он нашел там то, что почти всегда можно найти под навесом, а именно — лестницу. Он достаточно ловко пробрался среди спящих людей и животных, чтобы не проснулись одни и не брыкнули другие, и, выйдя на улицу, приставил лестницу к наружной стене дома.

Только принц крови, высокомерно презирающий всякую мещанскую щепетильность, подобно всем деспотам, властвующим “Божьей милостью”, мог решиться в присутствии часового, расхаживающего перед дверью, где были заперты пленные, совершить поступок такой дерзновенно оскорбительный в отношении дю Бушажа, как тот, на который осмелился герцог.

Орильи это понял и обратил внимание герцога на часового, который, не зная, кто перед ним, видимо, намеревался крикнуть им: “Кто идет?”

Франсуа пожал плечами и прямиком направился к часовому.

— Друг мой, — сказал он солдату, — это, кажется, самое высокое место в поселке?