Сорок пять

Теперь в кабинете не было никого, кроме королевы-матери, д’Эпернона, рассыпавшегося перед ней в любезностях, и дю Бушажа.

У двери стоял Луаньяк, полусолдат-полупридворный, всецело занятый своей службой.

Король сел, знаком велел дю Бушажу приблизиться и спросил его:

— Граф, почему вы прячетесь за дамами? Неужели вы не знаете, что мне приятно видеть вас?

— Эти милостивые слова — великая честь для меня, ваше величество, — сказал молодой человек, отвешивая поклон.

— Если так, почему же, граф, я теперь никогда не вижу вас в Лувре? Я на это жаловался вашему брату кардиналу, еще более ученому, чем я полагал.

— Если вы, ваше величество, не видите меня, — сказал Анри дю Бушаж, — то лишь потому, что вы никогда не изволите хотя бы мельком бросить взгляд в уголок этого покоя, где я всегда нахожусь в положенный час при вечернем выходе вашего величества. Я также неизменно присутствую при утреннем вашем выходе и почтительно кланяюсь вам, когда вы проходите в свои покои по окончании Совета. Я никогда не уклонялся от выполнения своего долга и никогда не уклонюсь, пока буду держаться на ногах, ибо для меня это священный долг!

— Ив этом причина твоей печали? — дружелюбно спросил Генрих.

— Ах! Неужели, ваше величество, вы могли подумать…

— Нет-нет, твой брат и ты — вы меня любите.

— Ваше величество!

— И я вас тоже люблю. К слову сказать, ты знаешь, что бедняга Анн прислал мне письмо из Дьеппа?

— Я этого не знал.

— Однако тебе было известно, что он очень огорчился, когда ему пришлось уехать.

— Он признался мне, что покидает Париж с превеликим сожалением.

— Да, но знаешь, что он сказал мне? Что есть человек, который гораздо больше сожалел бы о Париже, и что, будь такой приказ дан тебе, ты бы умер.

— Возможно.

— Он мне сказал еще больше — ведь он много чего говорит, твой брат, конечно, когда он не дуется, — он мне сказал, что, если бы этот вопрос возник перед тобой, ты бы ослушался меня. Так ли это?

— Ваше величество, вы были правы, сочтя мою смерть более вероятной, нежели мое ослушание.

— Ну, а если бы, получив приказ уехать, ты все же не умер бы с горя?

— Ваше величество, ослушаться вас было бы для меня страшнее смерти; но все же, — прибавил молодой человек и, как бы желая скрыть свое смущение, опустил голову, — но все же я ослушался бы.

Король скрестил руки и внимательно посмотрел на дю Бушажа:

— Вот оно что! Да ты, бедный мой граф, видно, слегка повредился в уме?

Молодой человек печально улыбнулся:

— Ах, ваше величество! Тяжко повредился; напрасно вы так осторожно выражаетесь.

— Значит, дело серьезное, друг мой?

Дю Бушаж подавил тяжкий вздох.

— Расскажи мне, что случилось, хорошо?

Героическим усилием воли молодой человек заставил себя улыбнуться:

— Такому великому королю, как вы, сир, не пристало выслушивать подобные признания.

— Что ты, что ты, Анри, — возразил король, — говори, рассказывай, этим ты развлечешь меня.

— Ваше величество, — с достоинством ответил молодой человек, — вы ошибаетесь; должен сказать, в моей печали нет ничего, что могло бы развлечь благородное сердце.

— Полно, полно, не сердись, дю Бушаж, — сказал король, взяв его за руку, — ты ведь знаешь, что твой король также испытал терзания несчастливой любви.

— Я это знаю, ваше величество. В прошлом…

— Поэтому я сочувствую твоим страданиям.

— Это чрезмерная доброта со стороны государя.

— Отнюдь нет! Послушай: когда я страдал так, как ты сейчас, я ниоткуда не мог получить помощи, потому что надо мной не было никого, кроме Господа Бога; а тебе, дитя мое, я могу оказать помощь.

— Ваше величество!

— Стало быть, дитя мое, — продолжал Генрих с тихой печалью в голосе, — надейся увидеть конец твоих мучений!

Молодой человек с сомнением покачал головой.

— Дю Бушаж, — продолжал Генрих, — ты будешь счастлив, или я перестану именоваться королем Французским.

— Счастлив? Я-то? Увы, ваше величество, это невозможно, — ответил молодой человек с улыбкой, исполненной неизъяснимой горечи.

— Почему же?

— Потому что мое счастье не от мира сего.

— Анри, — настойчиво продолжал король, — уезжая, ваш брат препоручил вас мне как другу. Уж если вы не спрашиваете совета ни у вашего мудрого отца, ни у вашего просвещенного брата кардинала, я хочу быть для вас старшим братом. Не упрямьтесь, доверьтесь мне, поведайте мне все. Уверяю вас, дю Бушаж, мое могущество и мое расположение к вам найдут средство против всего, кроме смерти.

— Ваше величество, — воскликнул молодой человек, бросаясь к ногам короля, — не подавляйте меня изъявлением доброты, на которую я не могу должным образом ответить. Моему горю нельзя помочь, ибо в нем единственная моя отрада.

— Дю Бушаж, вы безумец, и, помяните мое слово, вы погубите себя своими несбыточными мечтаниями.

— Я это знаю, сир, — спокойно ответил молодой человек.

— Так скажите же наконец, — воскликнул король с некоторым раздражением, — чего вы хотите? Жениться или приобрести некое влияние?

— Ваше величество, я хочу снискать любовь; как вы понимаете, никто не в силах помочь мне удостоиться этого счастья; я должен завоевать его сам, сам всего достичь для себя.

— Так почему же ты отчаиваешься?