Сорок одна хлопушка

Шестой снаряд упал прямо на рабочий стол председателя поселкового комитета, где лежал конверт, набитый деньгами, и разорвал его на куски. Под конвертом был лист армированного стекла, который прижимал фотографии председателя во время его поездки в Таиланд на отдых и совместные снимки с очаровательными трансвеститами. Стекло было крепче камня, и ничто не предвещало того, что детонатор не сработает. Но он не сработал. Поэтому он, вне сомнения, был «снарядом мира». Что это такое? Дело в том, что на военном заводе, который производил эти снаряды, были антивоенные элементы, которые, воспользовавшись тем, что надсмотрщик отвлёкся, справляли в эти снаряды малую нужду, так что снаружи они сияли золотистым блеском, а внутри порох значительно отсыревал, и после выхода с завода эти снаряды уже не взрывались. «Снаряды мира» были разные, я говорю лишь об одном из них. Были и такие, в оболочку которых вместо пороха помещали голубя. А ещё вместо пороха клали бумажку с надписью: «Да здравствует дружба между китайским и японским народами!» Такие снаряды становились просто болванками, армированное стекло разлетелось на кусочки, а головная часть снаряда попала прямо в фотографии председателя с трансвеститами, на фото всё чётко видно, только все они стали негативами.

Выстреливая седьмую мину, я сильно переживал, потому что проклятый Лао Лань стоял, опустив голову, перед могилой моей матери. Его лица не видно, в лунном свете видна лишь голова, блестящая, как арбуз, и отбрасываемая им длинная тень. Стелу на могиле матери я установил собственными руками, иероглифы на ней знали меня. Образ матери возник передо мной, словно она стояла напротив и своим телом загораживала мне дуло миномёта.

– Мама, посторонись, – сказал я.

Но она не посторонилась, а продолжала неотрывно смотреть на меня с таким горестным выражением, что сердце мне будто пилили тупой пилой.

– Стреляй! – негромко скомандовал стоявший рядом старик. Ладно, всё равно мать уже неживая, мёртвым снаряды нипочём. Я зажмурился и вставил мину в ствол. Снаряд с грохотом пронизал мать и с плачем улетел. В мгновение ока он прилетел на её могилу и превратил стелу в груду обломков, которыми только дорожки посыпать. Лао Лань со вздохом обернулся и крикнул:

– Ло Сяотун, ну ты всё уже, нет?

Конечно, нет. Я сердито принял восьмую мину, и вот она уже в стволе. Он направил её полёт в сторону кухни мясокомбината. Лао Лань ещё жив даже после семи выстрелов, но с минами тоже всякое случается. Она сделала несколько кульбитов в воздухе и слегка изменила направление. Мне хотелось, чтобы она проскользнула в окно кухни, потому что Лао Лань сидел у него и хлебал отвар из костей. Тогда такой отвар ели повсюду – считалось, что он восполняет недостаток кальция после любовных утех. Эти учёные-диетологи, у которых семь пятниц на неделе, пишут статьи в газеты, выступают по телевидению, призывая народ есть отвар из костей для восполнения кальция. Вообще-то кости у Лао Ланя крепче сандалового дерева, так на кой ляд ему кальций? Хуан Бяо сварил ему котёл отвара из лошадиной берцовой кости, добавил толчёного кориандра и молотого перца, чтобы удалить неприятный запах, а ещё куриный экстракт для усиления вкуса. Лао Лань ел сидя, а Хуан Бяо стоял рядом с поварёшкой. Лао Лань обливался потом, снял свитер и, ослабив галстук, закинул его на плечо. Я надеялся, что мина попадёт ему в чашку, а если не в чашку, то в котёл. Таким образом, его хоть и не убьёт, но он получит ожоги от расплескавшегося горячего отвара. Однако эта озорная злокозненная мина в конце концов вошла через дымовую трубу из красного кирпича в задней части кухни, и после взрыва труба лежала на крыше.