Сорок лет одиночества (записки военной переводчицы)

Заключенные № 1 и № 5 должны покинуть тюрьму в полночь 1 октября 1966 года. Английская военная полиция разработала необходимые меры безопасности: в 23 часа улица Вильгельмштрассе была полностью перекрыта для всякого движения. Вдоль обочин выставлены заградительные решетки и выстроен наряд немецкой полиции численностью в 600 человек и 60 английских военных полицейских. По всему периметру тюрьмы — полицейские с овчарками.

Ровно в 23 часа 45 минут английские военные власти включили прожектора. К этому времени напротив главных ворот через дорогу собралось человек четыреста от прессы и около пяти тысяч любопытных зрителей. Были установлены мощные осветители для теле- и киноустановок.

Шираха встречали сыновья, все трое. Шпеера — жена и адвокат. Директора решили, что первым из тюрьмы выйдет Шпеер, а за ним — Ширах. Сын Шираха Клаус возмутился, почему не его отец первый? Сыновья Шираха вели себя нагло, вызывающе, что особенно бесило английского директора, их защитника и покровителя.

В 23 часа 48 минут заключенные переоделись, в 23.58 вышли из камер, поздоровались с родными, сели в ожидавшие их во дворе машины и в 24.00 покинули тюрьму, в которой пробыли ровно 20 лет.

Выезд машин на широкую улицу прошел спокойно, но после того как машины с бывшими заключенными скрылись, толпа начала скандировать: “Свободу Гессу!”, “Освободите Гесса!” Началась потасовка, появились пострадавшие. Полиция, пытаясь утихомирить митингующих, произвела несколько арестов. После часа ночи стали раздаваться выкрики: “Томми, гоу хоум!” Снова включилась в работу полиция…

Глава 26

Заключенный № 7 в Шпандау оставался один и, казалось, был всеми забыт. Но в 1974 году на свое 80-летие Рудольф Гесс, бывший заместитель Гитлера по нацистской партии, получил весьма своеобразный подарок — американский директор тюрьмы подполковник Юджин Бэрд вступил с ним в сговор и начал записывать его воспоминания. Злоупотребляя служебным положением, Бэрд за мелкие услуги и поблажки вытягивал из Гесса признания о давних временах. Это было грубейшим нарушением Устава, за что Бэрд потом понес наказание и был уволен из армии. Но если отбросить моральный аспект, записки эти, конечно, некоторый интерес представляют, так как проливают свет на события того времени.

Я читала воспоминания Гесса, записанные Бэрдом. В них Гесс рассказал кое-что из того, о чем молчал 50 лет, умело симулируя потерю памяти. Отдельные его откровения лишний раз подтверждают, насколько был прав советский обвинитель, требуя в Нюрнберге применения к Гессу самого сурового наказания.

Бэрд пишет, что он, работая в Шпандау, не мог “больше видеть страданий человека, который с 1941 года находился под арестом, хотя его сокамерники уже давно вышли на свободу”.

Понятно, что для западногерманского комитета, требовавшего выпустить на свободу Гесса, книга Бэрда стала едва ли не Библией в борьбе за освобождение военного преступника. Крайне правая пресса снова бросилась в атаку на советские власти, осуждая их за строгое исполнение решений Нюрнбергского трибунала, приговорившего Гесса к пожизненному заключению.

Книга Бэрда стала бестселлером на американском и, разумеется, западногерманском рынке. Действия американца прославлялись разного рода защитниками Гесса как “гуманная” акция. Однако на страницах печати высказывались и другие мнения, резко осуждавшие действия Бэрда как недостойные офицера, которому была поручена такая ответственная миссия. Раздавались призывы не доверять Бэрду, так как в действительности “его заботит не столько судьба Гесса, сколько толщина собственного кошелька”. И действительно, находясь на службе, Бэрд вел двойную игру: усыпив бдительность своих коллег по охране тюрьмы из других стран, он вступил в сговор с военным преступником, преследуя корыстные цели. Отдельные издания напоминали читателям, кто такой Гесс и почему он в тюрьме. Молодежь в ФРГ не ведает, что Гесс был правой рукой Гитлера, что именно он раздувал “божественный культ” фюрера, именно он сочинил и пустил в ход формулу “фюрер никогда не ошибается”. Подпись Гесса стояла под законами, которые стали смертным приговором для сотен тысяч невинных людей. И несмотря на то, что в 1941 году он перелетел в Англию, Гесс наравне с другими из гитлеровской верхушки нес ответственность за развязанную войну в Европе. То, что было доказано в Нюрнберге, сегодня лишний раз подтверждают неизвестные ранее документы.

Факт остается фактом: Гесс не только не признал себя виновным, но даже в тюрьме не выразил раскаяния, как это сделали Ширах и Шпеер. Больше того, Гесс не мог простить им такого “падения”. Он стремился остаться “самым верным из верных Гитлеру”, и миф этот поддерживал вполне сознательно.