Сорок лет одиночества (записки военной переводчицы)

С началом ремонта тюрьмы стали нарушать внутренний режим заключенные, особенно Гесс и Ширах. Старший английский надзиратель Чисом доложил на заседании директоров, что заключенные выходят из повиновения, во время дежурства английского надзирателя Белсона отказывались выходить из камер. Чисом возмущался: все это случилось во время посещения камерного блока представителем Сената Западного Берлина. Гесс, например, категорично требовал открыть ему старую камеру, из которой его, как и других заключенных, перевели на время ремонта. Там они сидят за закрытыми дверями, пока в камерном блоке работают немцы. Смотровые “глазки” в камерах надзиратели закрывали бумагой, чтобы заключенные и рабочие не видели друг друга. На заседании директоров американский директор Дрейк на полном серьезе сказал: “Как это они не могут понять, что ремонтируют их камеры, им же лучше делают”. Договорились решительно пресекать малейшие попытки неповиновения и строго наказывать заключенных.

Перед началом заседания, когда мы, как обычно, пили хороший кофе (его подавали секретари канцелярии), американский директор, посмотрев на меня, вдруг сказал: “Маргарита, вы давно ходите в звании капитана. Я напишу Хрущеву, что вы хорошо работаете и вам пора присвоить майора”. Я в шутку ответила, что, если он так напишет, я вообще стану рядовым.

На завтра назначена инспекция тюрьмы. Ее будет проводить французский генерал Тулуз. О нем я знаю мало. По сообщению местной прессы, он был официальным представителем, встречавшим американского президента на аэродроме Тегель во французском секторе Западного Берлина. Аэродром Тегель единственный в Берлине, имеющий взлетно-посадочную полосу, на которую можно принимать самолеты класса президентского.

Конец месяца, в пятницу очередное заседание врачей. Интересно, поднимет ли снова английский врач вопрос о немедленной госпитализации заключенных в случае опасного заболевания. В Берлине ходит жуткий грипп. Все хлюпают носами. Многие не ходят на работу. А заключенным хоть бы хны. Вот что значит режим: я не помню случая, чтобы кто-нибудь из них болел простудными заболеваниями.

Глава 25

Срок пребывания в тюрьме военных преступников заключенных № 1 — Шираха и № 5 — Шпеера истекал 1 октября 1966 года в 24.00.

Я уже уехала из Берлина в Москву, к новому месту службы, но продолжала переписываться с нашим директором тюрьмы подполковником Лазаревым. Поэтому я еще долго была в курсе событий, происходящих в тюрьме.

Перед своим отъездом я устроила в баре Шпандау прощальный коктейль. На камине в баре на память о себе я оставила большую многослойную “матрешку”. Когда от меня долго не было писем, директора поворачивали ее лицом к стене. Показывали “матрешку” гостям и любили рассказывать ее историю. Перед своим отъездом Лазарев решил ее “открыть”, но, к его удивлению, в ней внутри не было ни одной — все разобрали на сувениры. В своих письмах Лазарев подробно писал мне о том, как освобождали Шираха и Шпеера, как все было продумано и точно, как по нотам, разыграно.

Уже в самом начале сентября англо-американская сторона начала включать в повестку дня заседаний директоров вопросы, касающиеся процедуры освобождения заключенных. Они хотели сделать так, чтобы заключенных выпустили “с соблюдением всех правил приличия и уважения человеческого достоинства”, то есть элегантно одетыми по сезону. По просьбе самих заключенных, изложенной в письмах, родные к моменту освобождения должны были привезти в тюрьму заранее сшитые в ателье по два-три костюма, пальто, рубашки и обувь, из которых они выбрали бы самые удачные, наиболее им понравившиеся, оделись в них и в таком виде предстали бы перед многочисленными фотокорреспондентами и журналистами. Наши же предложили одеть заключенных в то, в чем они были арестованы.

Вещи заключенных хранились в специально отведенном помещении. Я видела их при очередной инспекции тюрьмы американским генералом. Мне запомнился массивный, усыпанный бриллиантами золотой портсигар Шираха. Чей-то золотой с драгоценным камнем перстень. Серо-голубой мундир капитана Люфтваффе, принадлежащий Гессу, а также его кожаный комбинезон на меховой подкладке, летный шлем, компас и наколенные часы.

При осмотре хранившихся вещей заключенных директора поняли, что время сделало свое дело — одежда пришла в негодность. Английский директор с сомнением покачал головой и сказал, что не может согласиться с тем, чтобы заключенные после освобождения были в нее одеты. Американец согласился с ним, а француз, как всегда, безучастно молчал. Начался спор, который завершился принятием нашего предложения. Было решено все это пропустить через химчистку и соответствующий ремонт. А так как брюки почти полностью были съедены молью, то купить им новые, но самые простые и дешевые.