Сорок изыскателей. За берёзовыми книгами

— Где найдётся? — Николай Викторович схватился за голову. — Я сейчас пойду погуляю до вечера, соберусь с мыслями, а вы там с Гришей командуйте.

Нас ждал обед, и всё же я не стал удерживать бедного супруга — пусть немного придёт в себя. Мы с ним разошлись. Он медленно побрёл вдоль речки, я вернулся в школу и объявил всем, что у нашего начальника разболелась голова и он захотел пройтись.

Я сделал Лёнечке ещё один укол; его рана подсохла, начала затягиваться розовой кожицей, нагноение и опухоль вокруг исчезли. Ещё два-три дня, и «воронечник» можно будет снять.

Сейчас Лёнечка лежал и блаженствовал: три девочки — Лариса Примерная, Таня и Галя — играли с ним в «картонного футболиста» — настольную игру, принадлежавшую Курбской школе.

Сразу после ужина мы улеглись, но я никак не мог уснуть. Николай Викторович всё ещё не приходил, и я даже начал беспокоиться.

Выпускной вечер праздновался на втором этаже, как раз над нашими головами. То гремела лихая гармошка и каблуки стучали так, что сыпалась штукатурка, то плакала унылая радиола, и тогда казалось, что потолок стругали рубанками.

Наконец пришёл Николай Викторович, засветил карманный фонарик.

— Доктор, вы не спите?

— Нет, а что?

— А то, что трёх девочек не хватает. Я их сейчас пересчитал.

— Да не может быть! — Я вскочил, быстро оделся. — Которых девочек?

— Не знаю, они спят все закутанные.

Мы поднялись на второй этаж, звуки вальса доносились из крайнего помещения. В темноте на цыпочках мы подошли к двери, открыли её и поневоле зажмурились от яркого электрического света.

Несколько юношей в ослепительно белых рубашках, в ярчайших галстуках не очень умело танцевали с нарядными девушками, в том числе и с молоденькой докторшей.

И среди снежно-белых, цветастых, маркизетовых, штапельных платьев я увидел… Я даже остолбенел… Я увидел Галю, Лиду и Танечку в замызганных шароварах, в продырявленных кедах. В их партнёрах я узнал тех самых юношей, что приносили нам баранью ногу. Лида застенчиво положила руку на плечо своему кавалеру, у Танечки прядь волос выбилась на потный лоб, видно, она танцевала уже давно. Галя танцевала опустив глаза, щёки её раскраснелись от удовольствия.

Минут пять мы стояли и смотрели. Танечка, не замечая нас, превесело болтала со своим кавалером.

— Таня, Лида, Галя! — коротко позвал Николай Викторович.

Они обернулись, увидели нас, побледнели и покорно подошли к нам.

— Марш спать! — беззвучно проговорил Николай Викторович. — Завтра будет «большая» линейка.

Все три девочки пошли по коридору впереди нас, низко наклонив голову. Они шли, как овечки на заклание.

Утром все встали молча. За завтраком тоже удручающе молчали. Никто не смеялся, не рассказывал весёлых историй. На Галю, Таню и Лиду избегали смотреть.

Вчера вечером мы договорились: с утра пойдём в ту деревню, где живёт Эльвира. Что же будет сначала — эта самая «большая» линейка или пойдём за берёзовыми книгами?

Николай Викторович подошёл ко мне:

— Идите туда, но, простите меня, я с вами не пойду — просто голова крýгом идёт.

Мы собрались перед школой. Гриша построил всех для переклички. Николай Викторович обернулся к «преступницам».

— А вы… идите в класс — и не выходить никуда! — приказал он.

— Какой позор! — кинула через плечо Лариса Примерная, блеснув очками. Она тоже оставалась, но оставалась ухаживать за Лёнечкой.

Не пошли и четверо дежурных. Остальные налегке, без рюкзаков, отправились в путь.

Мальчики шагали и оживлённо спорили между собой.

Я не слушал, о чём они говорили, — слишком много мыслей будоражило мою голову. Берёзовые книги перемешались с переживаниями вокруг Лёнечкиного ожога, а таинственное исчезновение жены Николая Викторовича путалось со страшной «большой» линейкой.

— Отправит первым поездом в Москву, — доказывал Вася, — головой ручаюсь — отправит.

— А я бы простил, сперва бы полчаса, не меньше, тряс, а потом простил бы, — убеждал Миша.

— Нарушение дисциплины, какое нарушение дисциплины! — ужасался Гриша, теребя свой безнадёжно погибший чубчик.

— Это всё Галька подбила, — говорил Вася.

Я узнал, что «большая» линейка созывается во время похода только в случае из ряда вон выходящего безобразия. Тогда Николай Викторович берёт в свои руки всю власть, сам командует, сам наказывает.

Так, разговаривая, дошли мы до деревни и всей толпой ввалились в магазин.

Магазин был очень тесный. Тут продавались хлеб, чайники, мыло, духи, сладости, высохшая камса, запылённые стеклянные вазочки. Молодая, очень толстая и очень румяная продавщица в засаленном халате бойко отвешивала одной гражданке селёдку.

Она оторвала листок от какой-то книги, завернула селёдку.

Я сразу обратил внимание на пожелтевший масляный листок — написано по-славянски, кажется, книга старинная.

Миша дотронулся до моего локтя и показал пальцем.

На одном из оставшихся бумажных листков я увидел всё тот же загадочный треугольный штамп:

Продавщица благосклонно обернулась в нашу сторону.

— Покупайте, покупайте! Орешки, драже, мармелад. Выбирайте, выбирайте любые сладости. Сколько свесить?..

— Вы Эльвира Пылаева? — перебил я её.

— Я, а что? — вздрогнула продавщица.