Сорок изыскателей. За берёзовыми книгами

— Оставьте их! Бабы сами без нас разберутся, — махнул рукой Трубка и самым подробнейшим образом стал рассказывать нам о своих семи детях: кого как звать, где кто живёт, где кто работает, потом перешёл к мужьям и женам детей.

Первой пришла Галя, порозовевшая, улыбающаяся. Её кудрявые волосы взбились высоко, она напоминала льва с густою гривой.

С трудом поднялся я со стула. Хозяин, попыхивая трубкой, проводил меня спать в светёлку, удивительно вкусно пахнувшую смолой. Там стояла большая кровать с бубенцами, с двумя высоко взбитыми подушками, было постелено широчайшее стёганое одеяло, сшитое из множества разноцветных лоскутков.

Я приоткрыл одеяло, увидел нежно-голубые, хрустящие простыни, тронул пальцем перину, пышную, как в тереме Владимира Красное Солнышко, быстренько разделся, нырнул в постель и утонул в перине. Не успел я ахнуть: «До чего же мне хорошо!» — как глаза мои сами собой закрылись, и я забыл всё на свете…

Утром меня разбудил резкий голос Ларисы Примерной:

— Кто сегодня дежурный? Кто дежурный?

Я лежал, глубоко зарывшись в перину. От долгого сна, от блаженного ощущения мягкости и стерильной чистоты не хотелось открывать глаза.

Послышался шум и возня, кто-то крикнул:

— Какой ужас! Десять часов!

Пришлось приподнять голову.

Девочки носились по светёлке, выбегали в сени.

— Будите скорее мальчишек! Будите Николая Викторовича! — слышался крик Ларисы Примерной.

Делать нечего — я сделал над собой усилие и быстро вскочил. В сенях я увидел красного, взъерошенного Лёнечку. Сегодня он был ответственным дежурным. Девочки обступили его, трясли ладонями перед его носом и стыдили виновника:

— Нам простительно! Мы в два часа ночи легли! А ты, ты!..

Весь поход ребята таскали с собой будильник. Ответственный дежурный, чтобы успеть приготовить завтрак, заводил его на час раньше общего подъёма и клал перед сном возле себя.

Лёнечка добросовестно завёл с вечера будильник, да, да — честное пионерское — завёл, но утром не услышал его звона.

Николай Викторович подозвал Гришу, пошептался с ним.

Гриша приказал немедленно всем построиться.

Все встали в ряд. Гриша вышел вперёд. После бани его русый и пушистый чубчик поднялся кверху, как петушиный гребешок.

— Пять минут на сборы! — отчеканил командир отряда и оглянулся на Николая Викторовича, стоявшего сзади него со скрещенными на груди руками. — Сегодня завтракать не будем, — добавил Гриша, и голос его чуть дрогнул.

Словно пчёлы в потревоженном улье, зажужжали ребята.

— Да куда вы? Я же тесто поставила! — всполошилась хозяйка. — Ну хоть молока парного попейте.

— Нельзя, — вздохнул я, — видите, проспали.

А я так любил парное молоко!

— У них, мать, порядки, смотри, как в армии, — произнёс Трубка, раскуривая трубку.

Мы попрощались, крикнули «спа-си-бо!», надели рюкзаки и пошли.

Глав восемнадцатая Снова «Битвы в пути»

Нам предстояло переправиться через Которосль. Это была единственная река, вытекающая из озера Неро, широкая и тихая, с низкими берегами, заросшими ольховником.

В лодке могло одновременно поместиться не более шести человек.

Дедушка-перевозчик с радостью отдал нам вёсла:

— Сами управитесь, — и сел на солнышке наблюдать.

По-настоящему грести умел один Николай Викторович, а остальные…

— Сапожники вы! — крикнул Николай Викторович Грише и Васе и занял должность перевозчика.

Посовещавшись с Гришей, он сжалился над нами и в первой партии перевёз дежурных, чтобы организовать завтрак.

Лёнечку с должности ответственного дежурного сняли. «Ввиду его крайней бестолковости» — так Таня записала в дневник. Костровым и кашеваром он тоже не годился. Ладно, пусть хоть картошку чистит и посуду моет.

Кто переехал, тут же бежал на недалёкий пляж купаться и загорать на солнышке. А я облюбовал себе местечко под кустом и сел писать Тычинке большое, обстоятельное письмо-доклад. Запечатанный конверт я отдал перевозчику.

Николай Викторович показал нам на карте косую карандашную линию, соединяющую синюю петельку реки Которосли с кружочком «Курба».

— А теперь посмотрите, — пытался он нам объяснить, — я направляю компас — линия азимута попала на ту ёлку. Так и пойдём — всё прямо и прямо, не разбирая дороги. — Он передал компас Грише. — На, иди по азимуту триста пятьдесят пять!

Дошли до ёлки, снова навели компас по тому же азимуту. Пока наша прямая пересекала свежескошенный луг, мы шли очень быстро; по картофельному полю пришлось двигаться медленнее, «волчьим шагом», то есть след в след, чтобы не топтать ботву.

Мы перешли через шоссе, потом через железную дорогу и напоролись на кусты. Теперь идти по прямой стало куда труднее: ветви цеплялись за рюкзаки, за одежду, приходилось обходить. Николай Викторович сам надел компас на левую руку.

Вскоре началось то самое болото, которое на карте значилось непроходимым. Между высокими, похожими на опрокинутые вёдра осоковыми кочками стояли чахоточные берёзки и сосенки, а сквозь их обнажённые корни проступала вода ржавого оттенка.