Сорок дней спустя

Пятью минутами больше, пятью меньше – теперь это роли не играло. За такую груду мяса им многое спишут. Можно зайти в подъезд и передохнуть – у девушки непонятно в чем душа держалась, того и гляди в снег упадет. Сколько же она просидела в той будке? Когда они присели на диван одной из квартир первого этажа, Карабас открыл банку тушенки, выложил еду в миску и с помощью карманной горелки на сухом спирту разогрел. Налил в кружку кофе из термоса, плеснул туда коньяку из фляжки. Протянул кушанье и напиток девушке. Та приняла угощение, неожиданно достала из кармана ложку и начала чинно поглощать пищу. Оба приятеля не сдержали усмешек.

Валенки на ногах – это правильно, а вот китайская куртка никуда не годится, и Караваев решил подобрать ей что-нибудь потеплее. Пока она ела, он отыскал в одной из квартир допотопный овчинный тулуп, похоже помнивший еще коллективизацию. Непрактично, но тепло. В идеале бы, конечно, что-то похожее на доху, но где сейчас такую найдешь…

Кто она такая? Откуда взялась на его голову? До ближайшей станции метро – «Доватора», отделку которой закончили незадолго до апокалипсиса, – километров пятнадцать. Две недели назад туда заглядывали разведчики и, насколько знал Караваев, никого не обнаружили.

Слабо верилось, что она могла выжить в одиночку. Даже когда не трещали эти жуткие морозы, протянуть больше пары суток на улицах одному было нереально, тем более девчонке.

– Может, от «рыбаков»? – предположил Мельниченко, продолжая плотоядно разглядывать новую знакомую.

– Леший знает, – пожал плечами Караваев, поймав себя на том, что ему хочется заехать ему в дыню. – Вряд ли. Они бы своего не упустили. Тем более такую. – Последнюю фразу он произнес потише.

В этот момент чей-то голос вмешался в их разговор. Проснулась рация – знак того, что их исчезновение кому-то показалось чрезвычайным обстоятельством. Магнитная буря над городом, похоже, шла на убыль.

– «Одуванчик», такого-растакого, вы там сдохли, что ли?

Всю дорогу до наблюдательного пункта одна мысль жужжала у Антона в голове, как пойманный в кулак шершень. Он понятия не имел, что делать с этой девкой. Дозорным убежища случалось встречать людей во время патрулирования, но еще никого они не брали с собой.

«Ладно, приведем, а там видно будет, – решил Караваев. – Поди, не прогонят».

Запрет на пропуск посторонних и строжайшая тайна местонахождения имели смысл, когда вокруг бродили толпы людей. Теперь людей нет. А от одной голодной сиротки убежище не обеднеет.

Люди в Академгородке были, несколько тысяч, – но все они покинули построенные еще при Хруще щелястые панели и перебрались в частный сектор. Меньшая часть никуда из города не уходила, другие успели побывать в лагерях беженцев и деревнях и вернулись назад, поняв, что там их никто не ждет, а шансов выжить еще меньше.

Ближе всего к убежищу селились те, кого обитатели последнего называли «рыбаками». Люди из бункера не встречались с ними, установив только односторонний визуальный контакт. В хорошую погоду, то есть когда с неба не падает пепел, с наблюдательного пункта можно разглядеть, как у новой береговой линии мелькают огоньки. Сами Хомяк с Карабасом «рыбаков» не видели, но парни за три смены до них рассказывали, что заметили, как пятеро мужиков, закутанных по самые глаза, точно чукчи, тащат сани с чем-то тяжелым, на манер оленьей упряжки.

Судя по тому, что «рыбаки» обжили несколько домов, их было немало – человек пятьдесят.

Дня четыре назад оттуда доносились один за другим ружейные выстрелы, потом долго и упорно строчили два автомата под аккомпанемент сухого треска винтовок. Огоньки после того случая не исчезли; напрашивался вывод, что «рыбаки» атаку неизвестных отбили. Хотя не исключено и обратное: что хозяева зданий после боя поменялись.

Больше о соседях не было известно ничего, а те ни о каком убежище, скорее всего, и не догадывались.

На пятый день после атомного удара, когда паника чуть улеглась, гладь Оби, разлившейся после разрушения плотины, покрылась лодками – самые умные уцелевшие выходили на реку кто на чем мог, чтоб пополнить рацион белком. Некоторые не брезговали собирать даже плававшую кверху брюхом рыбу, соревнуясь с воронами и чайками. Вниз и вверх по течению гремели взрывы толовых шашек, добивая ту, что не всплыла после ядерного удара. Сети, бредни – все шло в ход; пока не стал лед, ловили даже раков, которые уже успели попробовать мясо смытых в реку мертвецов.

Но сейчас вряд ли можно что-то выловить в полыньях. Если рыба и осталась, то только в верховьях реки, подальше от радиации и обезумевших от голода людей. Скорее «рыбаки», пользуясь своим стратегическим положением, ходили в рейды на другой берег, который был обезображен цунами и наводнением и практически необитаем. Раньше там было зловонное болото, а теперь громоздились ледяные торосы, похожие на ландшафты Гренландии. Зато из-подо льда можно было выудить что-нибудь съедобное.

Ближе в радиусе нескольких километров людей не было.

* * *