Сорок дней спустя

Все изменилось, когда в один прекрасный день мир провалился в глубокую задницу. От взрыва лютой дряни родная мотострелковая часть превратилась в ад вопящих живых факелов, детонирующих боеприпасов и сносящих головы обломков. Им повезло – один как раз отправлялся в увольнительную и подходил к КПП, второй на этом КПП дежурил, когда с неба начали падать подарки, от которых не убежишь.

Но они убежали. Как колобок, который и от бабушки ушел, и от дедушки ушел, – военная часть их была достаточно далеко от Новосибирска, ударная волна лишь хорошенько жахнула по мозгам, а вспышка ослепила на пару часов, а не на всю жизнь.

Утро третьего дня они встретили уже в компании. В стихийно образовавшейся даже не банде – признанного главаря не было, – а просто в ораве оборванцев с автоматами, которая шарилась по коттеджным поселкам на берегу и трясла богатеньких буратин, попутно вышибая им мозги. Вскоре к ним прибились какие-то уголовные, селяне, бабы – и пошла потеха. Ватага лихих людей отрывалась как в последний раз. Не то чтобы им нравилась разбойная жизнь. Мельниченко и Караваев несколько раз порывались послать этих отмороженных ублюдков к такой-то матери, но каждый раз задавали себе резонный вопрос: а куда уйти? Все их родные и знакомые обитали в этом городе. Поэтому решение всякий раз откладывалось. Они жили как в бреду, редко просыхая, и от бесконечной кровавой оргии постепенно теряли связь с реальностью.

А потом члены бандгруппы начали умирать. Наверно, не надо было жрать ту корову – пусть бы себе бродила. Консервов и еды в запечатанных упаковках им хватило бы на месяц. Нет, шашлыка всем захотелось под водочку… кретины. Они вообще о радиации мало что знали – деревенские пацаны, которые читать-то и зубы чистить научились в армии, да блатные с этапа, все в крестах и куполах. Вот и начали лысеть, блевать кровью, а потом и ноги по одному протягивать. Когда процесс зашел далеко, Антон и Борис с несколькими бывшими сослуживцами, тоже здоровыми, собрали всю еду и покинули занятый шайкой дом, который теперь напоминал лепрозорий.

С помощью радиостанции, также прихваченной у без пяти минут мертвецов, они поймали позывные каких-то спасателей из Академгородка. Туда и направились. А добравшись до места, увидели, что населенный пункт разрушен, полностью обобран и покинут… Но убежище действительно существовало, и счастливчикам удалось к нему выйти. Их приняли, сделав огромное исключение. Оба они не имели никакой специальной подготовки в деле выживания, кроме практики, но были почему-то сочтены полезными.

Правда, все продукты у них изъял на входе дежурный пост ООП[8]. Но никто не знал, что столько же еды и полезных ништяков Хомяк в полном соответствии со своей кличкой успел припрятать в последний день свободной жизни, даже не поставив своего приятеля в известность, пока тот спал. Именно туда товарищи решили наведаться по дороге на дежурство.

Деваться Хомяку было некуда. Если уж идти в самоволку, то вместе; по одному потом не отмажешься. Но самое главное – страшновато лезть туда в одиночку. Мельниченко подозревал, что это его последний шанс достать заначку. Не всю, но столько, сколько они вдвоем смогут пронести вниз, не привлекая внимания. После этого он спрячет тюк за вентиляционной решеткой в малолюдном коридоре и будет брать по паре банок в день. Съедать можно в туалете, чтоб никто не видел.

Две недели он ждал этого дня. После отлучения от склада, последовавшего за показательной расправой Бати с расхитителями, начались его черные дни. Никакого обвинения ему не предъявили, но стабильно ставили на самую грязную и тяжелую работу: он месил раствор, убирал мусор, работал на отстойнике. Питался как все, то есть впроголодь, и жестоко ностальгировал по временам, когда в его распоряжении был широкий выбор продуктов. Только память о расстрелянных корешах, чьи тела на три дня выставили для публичного обозрения, возвращала к реальности.

Он понимал: сейчас или никогда. В следующий раз его очередь дежурить придет не скоро или не придет вообще, если напротив его фамилии в журнале облучения уже натикала большая цифра. Спасибо, блин, за заботу. Радиации Борис боялся как огня, но еще больше его пугало, что тайник могут найти.

Еще в раздевалке Хомяку пришлось показать будущему напарнику мятую-перемятую схему. На карте были обозначения понятные ему одному стрелочки, кружочки: здесь золотишко в канализационном люке; тут полный гараж сотовых и ноутбуков; а здесь деньги, много денег – и евро, и доллары, и «деревянные»… это он с товарищами сделал еще до прихода в убежище, когда думал, что скоро все перемелется и он вернется к прежней жизни обеспеченным человеком. Теперь весь этот хлам не имел цены. Про деньги можно забыть, как и про технику; да и драгметаллы с камушками если и войдут в цену, то в далеком будущем, а он о внуках не думал. Но были вещи, которые пригодятся уже сейчас.