Сорок дней спустя

Хорошо вдвоем. Никто нам не мешает, могу проводить с ней все время. Она не возражает и, по-моему, даже не замечает моего присутствия. Бедная… Но теперь, по крайней мере, никто не запретит мне заботиться о ней.

Она напоминает ребенка-аутиста. Уверен, что не разучилась говорить, просто потеряла к этому интерес и оборвала все нити разом. Пусть она находится где-то в своем мире (мирах?), но мне все равно хорошо с ней. Если б не ожидание развязки, я бы мог назвать себя счастливым. Нет, я не боюсь смерти, но меня угнетает неизбежность расставания.

Больно смотреть на ее тело – как же она исхудала. Ребра того и гляди проткнут тонкую кожу, а сквозь нее – или я брежу? – можно увидеть сердце. Оно пульсирует, гонит вязкую остывающую кровь по венам и артериям, но с каждым ударом все медленнее и медленнее. Нет, наверно, мерещится.

Упорно отказывается от мяса. Ну ничего. Сумею ее убедить.

День 29-й

Прошлой ночью (или днем, я сбился со счета) это был последний раз, когда я слышал от нее связные предложения. Она не говорит, даже когда я к ней обращаюсь. Может только кивнуть или покачать головой и редко-редко когда выдавит из себя пару слов, а потом снова молчит. Почти все время проводит, сидя на кровати и глядя то в пол, то в потолок. Сердце кровью обливается. За что нам это? Что мы такого сделали?!

(Хотите знать, что она мне тогда сказала? «Даже если ты последний мужчина на Земле, не буду с тобой. Провались, сволочь».)

Вот тварь. Думает, чистенькая такая, а я зверь, чудище долбаное. Ничего, я ее низведу до своего уровня. Есть одна идейка: приготовлю гуляш, мелко накрошу и пожарю вырезки. Скажу: «Крысятина», и съест как миленькая.

Забавно. Аж руки трясутся от волнения.

День 40-й

This is the end.

Я болен. Наверно, вода. Неужели так быстро проявилась лучевая болезнь? Жар не спадает, строчки плывут перед глазами, не могу держать ручку. Думаю, это случится при любом раскладе, даже без моего участия. Но я хочу сделать это сам.

Чего ради я вообще пишу? Для археологов новой цивилизации, которые откопают наши кости?

Нет, мое послание из гроба не для них. Я пишу только для себя – отчет о проделанной работе. Пусть это будет единственное произведение, которое я закончил. Летопись необычного конца заурядной жизни.

Я благодарен ей – она помогла разобраться в себе. Открыть новые стороны. Я стал сильнее. Жаль, что встретились мы слишком поздно.

Даже не знаю, сколько градусов ниже нуля. Но разве это что-то меняет? Один хрен мы обречены. Если здесь, под землей, такое, представляю, что наверху.

Сегодня все должно закончиться. В обойме как раз два патрона. Я ведь должен был убить ее. Открыл дверь, наклонился над ней, поцеловал. Даже сейчас она такая красивая. Мне показалось, что она улыбнулась, хотя ясно, что не мне. И я понял, что не смогу. Оставил ее там. Ей придется умирать от жажды, она не сможет даже выйти из комнаты. Бедняжка.

С другой стороны, все к лучшему. Такая смерть искупит любой грех. Ее ведь угнетает что-то кроме нашей общей беды. «Неправильно жила» – уж не знаю, какой смысл она вкладывала в эти слова.

Все тело горит, в горле как будто трут наждачной бумагой. Но на душе радостно. Никогда раньше так себя не чувствовал. Всегда что-то мешало мне быть счастливым, даже когда у меня вроде бы было все. А теперь – чувство освобождения. Словно больной зуб вырвали.

Она спасется. Какой бы ни была ее вина, она все сполна искупила. Пусть ступает с миром. Да сам Христос не испытал десятой доли такого. Он умирал всего день, а мы тут гнием уже полтора месяца и с самого начала знаем, что наши страдания никому не нужны и никому не помогут. Богохульство? Мне уже нечего терять. Какой там на фиг ад – я уже в аду. Глубже этой бездны нет ничего.

Пора уходить.

Вспоминаю, что забыл закрыть ей дверь. Ну и что?

Почти ничего не вижу перед собой.

До чего же у нее красивый голос… Жалко, давно со мной не разговаривала.

Ты была права, солнышко. Выход есть, и я им воспользуюсь. А ты оставайся. До скорой встречи.

Чем дальше, тем меньше верю, что это произошло на самом деле. Это сон. Сейчас нажму на спусковой крючок, и все закончится.

* * *

Решиться на это было трудно. Она понимала, что здесь, внизу, верная смерть от голода, но подсознание говорило, что умирать зажатой между плитами в узкой щели еще хуже. Но на этот случай у нее был пистолет.

Чем дальше она ползла, тем ýже становился лаз. Выходит, даже хорошо, что она так исхудала за эти дни. То и дело ей казалось, что стенки приходят в движение и смыкаются, как пресс. Но еще можно протиснуться вперед, хоть для этого пришлось бы оставить на острых краях лоскуты кожи и клочья волос.

Может, надо было снять ватник? Вдруг зацепится? Но если снимешь, долго ли сможешь протянуть, если наверху не найдется замены?

Она сможет, она хрупкая… Особенно теперь.

И вот она выбралась.

Первые же секунды наверху оказались кошмарным откровением. Это тоже был ад на земле, только новый круг. Часы показывали одиннадцать дня, но кругом было темно, как в полночь. Неба не было. Вместо него над головой снова нависли низкие своды подземелья.