Сорок четвертый. События, наблюдения, размышления

Это была коварная, по-своему гениальная концепция. Слишком велика была притягательная сила позитивной программы новой Польши, ее практической творческой деятельности, чтобы бойкот мог долго продлиться. Когда офицеры и учителя, железнодорожники и служащие магистратов принимались за обычную работу, «Лондон» проигрывал, ибо это была работа не для «Лондона», а для новой Польши. Остановить это патриотическое движение было нельзя. Зато, как оказалось, можно было сделать его морально двусмысленным, можно было бросить на него подозрение, можно было очернить его. В соответствии с новыми директивами «Лондона» каждый поляк, связанный с «Лондоном» ранее, а впрочем, и не связанный, оказался в ситуации, из которой «оба выхода были худшими». Если он бойкотировал работу ПКНО, не шел в армию, не начинал работать в учреждении, в суде или на фабрике, он объективно саботировал национальные усилия. Если же он, отвечая на призыв новой Польши, шел на работу, то попадал в еще более трудную ситуацию. Для «непоколебимых» из лондонского лагеря он был предателем. Для ПКНО, для новой власти он мог стать подозрительным. Ибо не было известно, бросал ли он «Лондон», руководствуясь патриотическими соображениями и пониманием обстановки, или присоединялся к новой Польше но приказу и заданию лондонских шефов. Шел работать или шел «проникать». Человек, отказываясь от бойкота, отрывался от людей, которым многие годы верил, что само по себе уже было нелегкой задачей. Он должен был преодолеть еще и дополнительные трудности ассимиляции в новой среде, недоверие, подозрительность, а порой и прямую враждебность. Не будем забывать, что это была эпоха, знавшая немало совершенно необоснованных подозрений, а ее извращения неизмеримо усиливались, когда недоверие получало подтверждение в применявшейся противником тактике «проникновения». В этой обстановке любое расхождение во мнении, любой рабочий спор, неизбежный в практической деятельности, вырастали до уровня спора с врагом. В любой противоречивой или даже альтернативной проблеме решающую роль в конечном счете играли не рациональные соображения, а недоверие в отношении мнения того человека, чья биография давала основание предполагать, что он мог прийти сюда, чтобы «вести подрывную работу». А ведь зачастую это был как раз специалист и человек, вдохновлявшийся наилучшими конструктивными побуждениями.

Тактика «проникновения» способствовала в то же время бойкоту, ибо любые меры в защиту новой Польши, не только преувеличенные, но также и самые необходимые и обоснованные, всякое отстранение, недопущение людей, репрессии, в свою очередь, подтверждали доводы о непреодолимых трудностях и просто невозможности сотрудничать с новой властью. «Ты, парень, к ним всем сердцем, а они тебе пинка» — сколь частый и действенный в те времена аргумент!

В недоверии к бывшим солдатам и офицерам АК «Лондон» нашел самый слабый пункт тогдашних прогрессивных сил, и не только польских. Играли ли на нем сознательно, с полным пониманием всех последствий? Мы так мало знаем о тех временах… Побуг-Малиновский, лондонский историк, пишет только об одной стороне, только одном направлении этой деятельности: