Конечно, были и такие, как, например, Зигмунт Броневский (генерал Богуцкий), назначенный осенью 1944 года комендантом НСЗ на Восточных землях (Белостокской, Седлецкой, Люблинской), — владелец отлично налаженного хозяйства Гарбув около Люблина (четыре поместья площадью около 1000 гектаров, кирпичный, винокуренный, сахарный заводы, табун лошадей){245}. Однако генерал Богуцкий, лично не блуждал с автоматом по лесам… За исключением таких сказочно-символических примеров-солдатские и командные кадры лесных банд состояли из самых разных людей: офицеров и ветеринаров, бывших полицейских, которых впоследствии сбрасывали с парашютами, кадровых унтер-офицеров и учителей. Встречались среди них и безземельные крестьяне и просто деревенские конокрады. Во главе некоторых крайне реакционных, наиболее кровожадных банд стояли весьма способные люди, выходцы из социальных низов, чье самолюбие не было удовлетворено, люди типа «старшего помощника младшего дворника» или сверхсрочника-ефрейтора, так называемого «капитулянта», который за свою службу получал только похлебку и для которого старая Польша поскупилась даже на сержантские лычки.
«Закономерность», однако, заключалась в другом. Чтобы убедиться в этом, стоит взять не документальное, но несомненно правдивое литературное произведение и обратить внимание на то, что в нем наиболее подлинно, то есть не на вымышленные судьбы главных героев, а просто на фон, материал для которого берется без особых размышлений из жизни, из опыта и наблюдений писателя.
Итак, Боровица из повести Збигнева Сафьяна «Прежде чем заговорят»{246}. Осенью 1944 года, небольшое полесское местечко. Бывал и я в этой Боровице, правда, не в Полесье, а в южной Люблинщине, знал героев этой повести, хотя и под другими фамилиями.
Боровица и ее контрреволюция… Переберем персонажи: вот первый — двадцатилетний, в «офицерках», сын вдовы, ставшей под давлением оккупационных обстоятельств торговкой или лоточницей. Вот другие — Венцек и Бенда, только что мобилизованные солдаты, те, что не захотели приносить присягу в народном войске, тоже «простые парни, неученые, в офицерских школах не были», вероятно из деревни, из местных отрядов АК. Наконец, Адам и Ева, Станислав, Зоря и Анджей — целый класс боровицкой гимназии, дружная группа однокашников, сплоченная ячейка подпольной организации и во время оккупации, и теперь, спустя три месяца после освобождения. Они все из семей каких-то боровицких мелких служащих и интеллигентов. И еще один, тот, кого мы не встречаем, так как он был арестован народной властью, — это их школьный товарищ и лесной командир Владек из пражской бедноты, ибо известно, что он ютился где-то там. В начале войны он взял к себе осиротевшего и растерявшегося Стефана, потом они ушли в лес, в офицерскую школу.
Никто из них не имеет ни земельных владений, которые надо охранять, ни акций крупных промышленных предприятий из маминого приданого. Никто из них не говорит о гектарах и дивидендах, о дворцах и банках. Для них речь идет о Польше, содержание их жизни — борьба за независимость. В их отношении к новой Польше нет и тени классового сопротивления. Позднее один из них в своем неотправленном письме к матери-коммунистке напишет:
«Я не знаю, ты ли права или правы те, другие, но я совершенно не способен разобраться в этом. Почему я должен быть против тебя? Почему я должен быть против тех, кто еще два месяца назад были моими товарищами по роте? Почему сегодня от меня требуют признаться, например, в том, что я думаю об аграрной реформе? Тебе, дорогая, скажу откровенно: я ничего не думаю… Я никогда близко не видел ни одного помещика».
Один из них — двадцатилетний подпоручник АК Стефан Олевич говорит:
«Я понимаю, демократическая Польша, аграрная реформа, земли над Одрой — эти истины так же очевидны, как борьба с немцами. Нет, не так… Если бы во время оккупации командир сказал мне, что после войны будет аграрная реформа, я считал бы, что так и надо, и даже не думал бы об этом. С чего бы это я, Олевич, стал бы вмешиваться в такие дела? Я никогда над этим не задумывался, я даже никогда не жил сколько-нибудь долго в деревне».
Контрреволюция, вызывающая жалость…