Сорок четвертый. События, наблюдения, размышления

«Не ждите, что помещик, как в 1920 году, даст вам землю. Ее надо брать самим, а избранный вами сейм утвердит ваши права… Поэтому уже сегодня батраки, сельскохозяйственные рабочие, безземельные крестьяне должны договариваться между собой, выбирать батрацкие комитеты из честных людей, чтобы сразу же после ухода немцев провести раздел земли между массами безземельных, в первую очередь между батраками, сельскохозяйственными рабочими, а уж потом, если хватит земли, — между малоземельными крестьянами»{210}.

В июльские дни там, где стояли менее терпеливые отряды АЛ, где солдаты 1-й армии встретились с люблинской деревней, не откладывая, выбирали комитеты, батраки, не опасаясь, делили землю. 26 и 27 июля отряд Вацлава Рузги (Стефана) разделил поместье Ружнувка в Билгорайском уезде. Скшипек (Храбя) разделил имение в деревне Рысакув. Солдаты 5-й бригады тяжелой артиллерии в имении Поплавского под Люблином охраняли крестьянские собрания, обсуждавшие вопрос о немедленном разделе земли. Уверенная в себе, под прикрытием своих штыков, деревня вершила свое справедливое дело. Но вскоре оказалось, что не так все это просто. Заместитель командира 2-го дивизиона 5-й бригады тяжелой артиллерии подпоручник Януш Пшимановский вспоминает: «Крестьяне соседней деревни пришли с предложением, чтобы батракам земли не давать, так как они не привыкли работать на своей земле и загубят все хозяйство. А батраки прислали делегацию с просьбой, чтобы дать им оружие для защиты от крестьян, которые свое имеют, а заглядываются на чужое»{211}. В имении Лысакув батраки взяли по шесть гектаров, а безземельным из соседней деревни и двухморговым «богачам» добавили по одному гектару… Эта не простая и не терпящая отлагательства справедливость показала возможность перемен, практически доказала, что дело обстоит не так, как в 1920 году, дала ощущение власти, а также хозяйской ответственности. Так, в 80 процентах имений помещичьи земли были поставлены под контроль батрацких комитетов, оберегавших хозяйство, благоразумно ожидавших от своей власти на этот раз помощи и указаний о том, как вершить справедливость и благо для всех. Сознавая свою силу, они стремились получить свои права, взять их «собственной рукой». Именно права…

Пришли, однако, июль и август, а положение становилось все более сложным. Никто не сомневался в необходимости ликвидации хозяйств помещиков, никто не сомневался в необходимости наделения крестьян землей, но никто не знал, как удовлетворить огромный земельный голод польского крестьянина. 30 августа председатель люблинской воеводской рады народовой подполковник АЛ Казимеж Сидор на заседании рады говорил о невозможности за счет деревенских задворок удовлетворить жизненные потребности 10 миллионов «лишних людей» в деревне{212}. Он говорил о необходимости провести обследование и отложить аграрную реформу до момента освобождения всех польских земель и воссоединения с западными землями. Ибо, как показывали предварительные подсчеты, в Люблинском воеводстве можно дать небольшие клочки едва ли одной четвертой части нуждающихся, в Жешувском воеводстве земли хватит лишь для 10 процентов нуждающихся, а в некоторых уездах ее не хватило бы даже для безземельных. Во всю силу дали себя знать деловые, хозяйственные сомнения: стоит ли стремиться к пятигектарному хозяйству, на котором средняя крестьянская семья, правда, может прокормиться, но на каком уровне? Можно ли посадить батрака на двухгектарное хозяйство, не есть ли это «замена одной беды другой»?{213} Дискуссия затягивалась, деревня продолжала ждать с растущим беспокойством.

Положение помещиков, управляющих, администраторов, еще остававшихся в имениях, укреплялось. Ширились слухи, что легальное правительство в Лондоне не допустит полной ликвидации имений. Сохранявшимся в подполье очагам заговора и вооруженным отрядам не имело смысла открыто выступать против реформы: достаточно было напомнить, что покушение на частную собственность без имеющих законную силу решений единственной легальной власти в Лондоне — это просто грабеж. Подлинность народной власти, ее воля и способность реализовать собственную программу оказывались под вопросом.

А между тем народная власть под давлением военной необходимости могла предложить деревне только одно: 18 августа был опубликован декрет о натуральных поставках зерна и картофеля для армии, 22 августа — декрет, распространяющий натуральные поставки на мясо, молоко, сено.