Сопротивленец

— Ага, не нравится, гады! — азартно поддержал его полковник Малинин. В свое время, интересуясь боевым путем К. Рокоссовского, читал и о начальнике штаба 16-й армии Михаиле Сергеевиче Малинине. Как отмечают военные историки, штаб под руководством Малинина был подлинным "мозговым центром" армии. Начальник штаба "облекал замысел операций командующего в четкие, всесторонне продуманные планы и, в соответствии с распоряжениями главного командарма фактически дирижировал каждым телодвижением огромных воинских коллективов в сложнейших условиях". На завершающем этапе битвы под Москвой в короткие сроки штаб Малинина подготовил план контрнаступления. Без единого замечания он был утвержден командующим Западным фронтом Г. К. Жуковым. А как отзывался о нем Рокоссовский: "Всё будет сделано вовремя! Офицеры штаба спокойно и четко налаживали связь, организовывали разведку противника и местности, собирали все данные для выполнения ближайшей задачи".

Я с интересом взглянул на этого человека, с которым меня тоже свела судьба. Скоро за Московскую операцию он единственный из начальников штабов армий получит орден "Ленина", являющийся высшим орденом СССР, а впоследствии станет генералом.

Немцы разбегались. Было видно, что часть офицеров, окружив генерала, отходили мимо церкви к машинам. Раздавались плеточные щелчки снайперских винтовок, после чего некоторые немцы падали на снег.

Через минуту, за которую немцы должны были пробежать церковный двор и выйти на площадку, где стояли их машины, я закричал Сытенко:

— Подрывай, Серега!

Раздался далекий взрыв. Было видно, как разлетаются куски земли, облако снега и падали немцы.

— Donnerwetter! — процедил генерал, падая на землю. Стало очень больно в груди. Ощупав ее, он увидел, что вся рука была в крови: — От судьбы не уйдешь!

— Генерала ранили, срочно врача! — кричал немецкий штабной офицер, но все бегали, спасаясь сами.

— Завалили генерала, молодцы саперы! — констатировал Рокоссовский.

Минут через 20 появились наши разведчики, быстро, насколько позволяли сугробы, бежавшие на лыжах из леса к нашим окопам. В лесу раздавалась автоматная стрельба группы прикрытия.

— Товарищи генералы, шальная пуля может попасть. Вам лучше уйти с открытого места, — предупредил офицеров Недогаров.

— Пиши срочно представление на ордена для своих, как говорится "куй железо, пока горячо", а наш любимый начштаба подсунет эту бумагу, куда надо, — подтолкнул я Сытенко, — Николаич, подашь вождям Серегино представление-то?

— Пиши уже скорее, — посмеялся Вадим Николаевич Недогаров.

Сегодня немцы никуда не наступали, а перегруппировывались, подтягивая отставшие части или дожидаясь резервов.

Мы грелись у костров, разожженных за деревьями. Землянок у нас не было, расставили только несколько пехотных палаток, но в них было жутко холодно, поэтому народ разговаривал или дремал у костров.

Вокруг одного из них сидели оставшиеся офицеры полка: Недогаров, Горяев, Донников, Лавриков, Филиппов, Мутонин, Чайкин. Ледков, наш старший военврач, замкомандира полка по тылу и я.

— Что будем делать дальше, какие будут команды сверху, на базе остатков полка начнется его новое формирование или вольют нас в новое подразделение?

— Не знаю, товарищи мои боевые, не знаю, в любом случае полк был прямого подчинения командарму, поэтому, кто из командиров после завтрашних боев останется, надо обращаться для решения нашей дальнейшей судьбы, как подразделения, в штаб 16-й армии, — задумчиво проговорил Недогаров. Эту идею поддержал и Горяев.

С началом зимы немцы ринулись в новое решительное наступление. На нашем участке, номера частей мы узнали позже из допроса пленных, 1 декабря 2-й пехотный полк полковника Ганса Кёлитца занял поселки Горки Киовские, Киову и вышел к полотну железной дороги севернее станции Лобня, где выбил со станции наши части, захватив организованные там армейские прифронтовые склады. Для проведения рекогносцировки к югу постоянно направлялись немецкие разведгруппы — отряды стрелков-мотоциклистов 2-й танковой дивизии, одну из которых возглавил лично командующий 4-й танковой группой генерал Эрих Гёпнер. Саперы инженерно-саперного батальона взорвали станцию Лобня, чтобы нарушить коммуникации советских войск, а вот Лобнинский дачный поселок взять не сумели, стоящий там советский батальон хоть и отступил от станции, но сумел остановить немца на новом рубеже. А уже 2 декабря части вермахта вышли в город Химки на рубеж моста через канал Москва-Волга и городской железнодорожной станции. До границы Москвы осталось 6 километров.