Сопротивленец

— Для наблюдения за штабами с целью выбора нужного времени подрыва мин, я с красноармейцами Конышевым и Ивановым забрались на церковную колокольню, которая являлась господствующей высотой над домами. С нее хорошо были видны фасады домов, где располагались штабы, а вот двор с бензовозами практически видно не было из-за здания швейной фабрики. Но подпольщики сообщили нам, что видели, как во двор немцы загнали около 30 бензовозов для танков. Мы подорвали бензовозы, насчитав 28 огненных взрывов, дальше выждали полчасика, пока офицеры добирались до своих штабов на совещания и, как только их набилось в здания побольше, мы и подорвали заложенные заряды. Здание артполка разрушилось полностью, просто сложилось — там живых быть не должно, а вот в горкоме, то есть в штабе 2-й армии, увидев, как стал пробиваться свет через щели между шторами — в ночи это хорошо было видно в бинокль, взорвали и там тротиловую закладку. В этом здании заложили взрывчатки для нанесения локального, точечного взрыва, поэтому разрушения должны быть только в двух помещениях, но думаю, товарищ генерал-лейтенант, что в зале заседаний тоже много жертв было.

— Это хорошо, даже очень хорошо, что лишили врага командования, — задумчиво произнес Рокоссовский.

— Хочу сказать, что эта операция была разработана совместно мной, командиром разведки Гуляевым, начальником штаба Недогаровым и утверждена командиром полка Шубиным. Финальное решение в самом Волоколамске было разработано и принято совместно с товарищем дивизионным комиссаром Лобачевым. Причем, город же не собирались сдавать, поэтому все командиры одобрили проведение операции, как говорится, на перспективу, на свой страх и риск. Радует, что никто не вставлял палки в колеса для реализации этой задачи, а, наоборот, оказали возможное содействие, — завершил я доклад.

Наконец вожди закончили совещание и стали выходить из избы. Панфилов немного задержался, чем я воспользовался и, подойдя, обратился к нему:

— Товарищ генерал-майор, разрешите обратиться по личному вопросу.

— Обращайтесь, товарищ старший лейтенант, — заинтересовался Панфилов.

Лобачев и Горяев немного задержались, как бы прислушиваясь к разговору.

Я продолжил:

— Понимаете, Иван Васильевич, я иногда чувствую некоторые события, которые происходят в будущем, можно назвать это интуицией, так вот, не надо вам быть в Гусенево 18 ноября. В другой день, пожалуйста, а в этот — не надо.

— Хе, озадачил ты меня, Кольцов, спасибо за предупреждение, но, к сожалению, сейчас идет война, и я буду именно там, где это нужнее, — ответил мне Панфилов.

Горяев что-то сказал Лобачеву, после чего последний обратился к Рокоссовскому.

— Константин Константиныч, — весело сказал Лобачев, — обратите внимание на нашего разведчика Кольцова, полковой уникум, его в наших кругах иначе, как "Оракул" не называют. Даваемые им на совещаниях перспективы развития обстановки на фронте поразительным образом подтверждаются в действительности. Он, как будто, ясновидящий — все наперед знает! В Греции был "Дельфийский оракул", а у нас "Российский оракул". Вот и сейчас Панфилова предупредил. Иван Васильевич, я бы на вашем месте прислушался к тому, что вам Кольцов рекомендует.

Панфилов вынужденно засмеялся:

— Не верю я в предсказания.

Рокоссовский с интересом посмотрел на меня и спросил:

— Кольцов, как вас по-батюшке зовут?

— Александр Павлович.

— Александр Павлович, а что вы можете сказать по поводу сегодняшней ситуации и, что нам ждать в будущем?

— В будущем будет наша Победа! А в ближайшем времени, я думаю, будет следующее.

Окружающие офицеры и мои разведчики, стоящие за ними тоже напряглись — интересно же. Я достал карту из планшетки и стал рассказывать:

— На допросе взятые нами под Волоколамском пленные немецкие солдаты говорили о том, что командование им обещало завтрак в Волоколамске, а ужин уже в Москве. Поэтому сейчас немцы очень злые, но у них еще достаточно сил и резервов для рывка, а у нас их нет для контрнаступления. Исходя из анализа этих данных, думаю, что в течение месяца мы будем отступать и, предполагаю, что немцы нас сильно подожмут к Москве. Настолько близко, что, например, из той же Красной Поляны будут видеть в бинокли кремль Москвы.

При этом я отчаянно пытался вспомнить киноэпопею "Великая Отечественная война. Битва за Москву", показывая будущие линии фронта на карте.

— Но и мы не просто так отступать будем, а все время навязывая немцам позиционные бои, выматывая их. А вот, когда мы упремся спинами в Москву, дойдем до нашего Рубикона и отступать уже станет некуда — позади будет Москва, да еще Ставка во главе с товарищем Сталиным введет свежие корпуса, да еще зима морозцем прихватит фрицев, замораживая им масло и топливо в танках, тем самым лишая их козыря маневренности, вот тут мы их и сломаем. Так что, километров на 100–150 до Нового года мы их откинем от столицы, вернем, заодно, нам Волоколамск. Вот такие мысли у меня, товарищ командарм.

— Ну что ж, Александр Павлович, свидетелей много, так что будет, кому проверить ваши предположения, — засмеялся Рокоссовский.