Сопряжение 11. Аутсайдер

— Твой образ благочестивой целительницы — лишь маска. Ширма, за которой скрывается истинное лицо. Тебе нет дела до верующих и калек, ты преследуешь свои цели. Интересно, так было всегда или сострадание постепенно пропало, уступив место раздражению и ненависти? Инвалиды и болезные не кончаются. Всё прут и прут в Храм на встречу с тобой, верно? «Им там что, мёдом намазано?»

На долю секунды лицо женщины искажается, словно я ударил её наотмашь. В незрячих полыхающих пламенем глазах на миг проглядывает ярость вперемешку с безысходностью.

— Рано или поздно в этой вселенной ломают каждого, — цедит она ледяным тоном. — Иногда это происходит в один миг — жёстко и грубо. Иногда это смерть от тысячи порезов, кусочек за кусочком, пока от прежнего тебя ничего не остаётся.

Её слова царапают что-то внутри, будто наждачкой по старой ране. Я прекрасно понимаю, о чем она говорит.

Хмурюсь, вглядываясь в бирюзовое лицо Алиты. В моей голове всплывает очередная мысль, поражающая своей очевидностью.

— Досужая болтовня про твою слепоту в результате сделки с Иерофантом — это всё враньё, да? — нахлынув, озарение, вырывается наружу отрывистой фразой. — Ты заплатила не зрением!

Это чистый инсайт[1]. У меня нет фактов или доказательств, но если она соврала в одном, разыгрывая роль святоши, то вероятно соврала и в другом.

Плечи Алиты напрягаются, а пальцы до хруста стискивают бокал. Лишь филигранный контроль спасает его от участи разлететься тысячей осколков.

Собеседница долго молчит, посматривая на меня и, наконец, ставит пустой фужер на край стола.

— Откровенность за откровенность… — глухо роняет она после затянувшейся паузы. — Ты прав. Я заплатила куда худшую цену. Ради обретения дара исцеления я принесла в жертву свои моральные ориентиры, этические принципы и личные убеждения. Иерофант забрал все то, что составляло мою суть. Взамен я получила искомое — власть над жизнью и смертью.

Мои брови взлетают к кромке волос, пока я перевариваю услышанное. Нихера себе исповедь!

— И теперь я исцеляю других не потому, что хочу этого, — продолжает Светоч, — а потому что этого когда-то хотела юная, наивная дурочка Алита. Я не могу позволить, чтобы её жертва оказалась напрасной.

Мне хочется поверить ей, проявить жалость к этой женщине, сломленной чудовищным выбором. Вот только перед глазами почему-то встаёт Вилли Вонка в модном котелке, шепчущий: «Какая трогательная история. Жаль, что звездёж».

О нет, я охотно верю, что в результате сделки Иерофант действительно свернула ей мозги набекрень, как предлагала когда-то Горгоне. А вот в то, что Светоч руководствуется каким-то высшими мотивами, изображая праведную лекарку, ни на грамм.

Поэтому отметаю эти эмоции прочь.

— Вздор, — бросаю жёстко, впиваясь в неё немигающим взглядом. — Ты лечишь их, потому что это помогает тебе добиваться собственных целей. Ты скрупулёзно взращиваешь образ святой, чтобы оставаться безупречной в глазах жителей Сопряжения и других Супернов. Втираешься в доверие, заставляя считать тебя безобидной и никчёмной, как уже было на Конклаве. Манипулируешь.

Плотоядно скалюсь и бросаю:

— Но на деле ты гораздо хитрее и опаснее, чем кажешься, верно? Поэтому не стоит пытаться вешать мне лапшу на уши. Даже если она аль денте и с тёртым сыром, — понятия не имею, как Универсальный переводчик адаптирует этот непростой текст да мне и начхать в общем-то. — Итак, чего же ты хочешь от меня, Алита? Кого хочешь прирезать?

Светоч молчит долго, сверля меня немигающим взглядом. Чувствую, как она препарирует каждый мой вздох, каждое движение, будто пытаясь проникнуть в самые потаённые глубины души. Сохраняя невозмутимость, закуриваю и выдыхаю дым к потолку.

Наконец она шевелится, едва заметно меняя позу. Тонкие пальцы скользят по гладкой поверхности стола, очерчивая замысловатые узоры.

— Знаешь, Егерь, — тянет она задумчиво, — а я ведь действительно не ожидала, что наша встреча примет такой оборот. Признаться, твоя проницательность меня поразила. Мало кто способен увидеть истину за иллюзиями и химерами.

Хмыкаю, откидываясь на спинку стула. Понятно. Сейчас меня будут умасливать почище индейки на День Благодарения.

Алита тем временем продолжает, и голос её сочится мёдом:

— Я поняла ещё на Конклаве, что ты не такой, как остальные. Пока они крадучись жались по углам, ты громогласно объявил о себе и тем привлёк внимание всех присутствующих. Кто-то увидел в этом пустую браваду от недалёкого ума, но я… я заглянула глубже. За необычайно короткий срок ты проделал путь, который у других занимает века. Ты можешь быть как невероятно сильным союзником, так и грозным врагом. Так вот я не хочу быть твои врагом. Распри вообще никому не играют на руку…

Этап первый: задобрить.

— И всё же, ты прав лишь отчасти. Да, я не святая. Да, я далеко не так безобидна, как многие полагают. Но видишь ли, в чём штука… Жизнь вообще редко укладывается в чёрно-белые рамки.

Она чуть подаётся вперёд, широко распахнув пламенные глаза домны.