Сообщество как городская практика

Однако и в условиях анонимности мы не всегда окончательно «растворены» в среде, а расизм и другие формы дискриминации, как это ни печально, могут иметь место и тогда, когда люди якобы «не в курсе». Многое из того, что мы узнаем о других, информация, помогающая нам относить себя и других к той или иной категории и определять, идентифицируем мы себя так же или нет, является случайностью и не порождается социальным действием в смысле Вебера. Например, у кассы магазина мы можем подслушать, что говорят продавцу покупатели, даже несмотря на то, что сказанное не адресовано нам. В метро, в общедоступном кафе или на террасе, в приемной врача, в холле школы или в торговом центре мы наблюдаем за другими, узнаем о них благодаря случайно услышанному, относим их к той или иной категории и оцениваем их на основании информации, собранной нами таким способом (Lofland 1985). То же самое другие проделывают с нами – и могут дать нам понять, что определяют нас как других. Любая встреча с отличием в сверхразнообразном обществе дает шанс на выполнение работы по проведению границ и новому определению чьей-то идентичности, по меньшей мере категориальным способом. Но слишком скудная информация, которую мы получаем из случайных, мимолетных столкновений в публичных пространствах, дает нам слишком мало, чтобы обеспечить возможность для полноценных интерпретирующих перформансов или для придания им каких-либо иных смыслов, кроме стереотипных. Единственная альтернатива, имеющаяся в нашем распоряжении, заключается в признании того, что мы не располагаем достаточным знанием для возможности мгновенно классифицировать кого-либо как «иного» или как «подобного нам». Практика категоризации других по «сообществам» (иммигрантское сообщество, мусульманское сообщество, пакистанское сообщество, а также «беженцы» и «соискатели статуса беженца») следует предустановленным общим стандартам и ценностям и исходит из предположения, что люди, отнесенные к этим категориям, обладают опытом той или иной общности. Однако чем более ограниченна наша информация, тем больше вероятность того, что мы интерпретируем нечто неверно и придадим значимость характеристикам, в действительности не являющихся определяющими для фактических социальных идентификаций людей, с которыми мы на короткое время пересекаемся на публике. Таксист-сириец может оказаться профессором истории, чьи научные регалии не признала немецкая бюрократия, – он не воспринимает себя ни таксистом, ни частью «иммигрантского сообщества». Юноша, побирающийся у входа в метро, может оказаться выходцем из семьи среднего класса, из-за какой-то истории с насилием в детстве ставшим аутсайдером, и не идентифицировать себя в качестве «бездомного». Как указывает Крюгер (Krüger 2016: 157–176) в своем исследовании, посвященном алкоголикам в одном из берлинских скверов, то, что для внешнего наблюдателя выглядит группой бездомных, ежедневно выпивающих на публике, в действительности оказывается встречей людей, которые занимаются распитием алкоголя в сквере из очень разных соображений и проводят собственные границы приличия и ненормальности. Мать, кричащая на своих детей на игровой площадке, может оказаться не нерадивой родительницей, а работающей женщиной, уставшей, как и мы все. Возможно, партнер ее не обеспечивает или его вообще нет, а денег не хватает на то, чтобы позволить себе отдохнуть, наняв помощника по дому или няню. Женщина с платком на голове не обязательно окажется мусульманкой: возможно, она прошла курс химиотерапии или ей просто нравится повязывать платок вокруг головы. Чернокожий мужчина, которому банковский кассир делает комплимент за его великолепный английский, мог родиться и вырасти в Великобритании. Одним словом, чем больше информации у нас имеется о других, тем меньше вероятность, что мы будем воспринимать их стереотипно. Для поддержания сплоченности в нашем собственном кругу мы по-прежнему можем обращать достоинства в недостатки (Merton 1967: 480–482 / Мёртон 2006: 617–619). Сколько-нибудь подробное обсуждение этой темы выходит за рамки данной главы. Однако важно придерживаться представления о том, что больший объем информации может сокращать использование нами стереотипных представлений, но это происходит не всегда. Кроме того, стереотипизирование – это не единственный, далеко не единственный способ социального исключения. Наличие большего объема информации об определенных людях не следует приравнивать к тому, что они нам нравятся, или рассматривать это как сигнал о некоем автоматическом снижении враждебности к ним.