– Абсолютно, господин.
– Ты вернешься к своей бессмысленной жизни. Без промедления.
– Да, господин.
Мама-сан встает, но Морино меня не отпускает.
– Когда я был мальчишкой вполовину младше тебя, Миякэ, мы с друзьями ловили песчаных ящериц в дюнах на побережье Симанэ. Эти ящерицы очень хитры. Хватаешь ее, а она сбрасывает хвост и удирает прочь. Почему я должен верить, что ты не ускользнешь, оставив мне свой хвост?
– Потому что я вас боюсь.
– Твой отец меня тоже боится, однако же это не помешало ему оставить мне целый ворох хвостов.
Трубачи согласно кивают. Шербетка хихикает.
– Вы только что сказали «твой отец»?
Морино выдыхает дым:
– Да-а. Ты прекрасно это слышал.
– Мой настоящий отец?
– Да-а.
– Как…
– Как человек из плоти и крови, который обрюхатил твою мамашу, Марико Миякэ, двадцать лет тому назад. Кого еще я могу иметь в виду?
– Вы его знаете?
– Не то чтобы близко. Мы иногда встречаемся по работе. А что тебя так удивляет? – Морино смотрит, как земля уходит у меня из-под ног. – Итак, мой осведомитель не подкачал. В очередной раз. Она прекрасно работает. Ты в самом деле не знаешь, кто твой отец? Чего только не бывает в жизни! Полусирота приезжает в Токио на поиски отца, которого никогда не видел. Значит, ты решил, что сообщения в банкомате, которые по моему приказу передавали мои люди в банке, были от твоего настоящего отца? – Он слегка выпячивает губы, якобы в усмешке.
Ящерица фыркает. Морино похлопывает по папке:
– Здесь все о твоем отце. – Он обмахивается папкой, словно веером. – С тобой было непросто, но мой осведомитель докапывается до всего. Я поручил собрать информацию о тебе, и тут всплыл твой отец. Мы удивились. Надо же. А сейчас проваливай. – Он швыряет папку в металлическую мусорную корзину.
Ящерица встает и пинает мой стул.
– Господин Морино?
– Ты еще здесь?
– Прошу вас, дайте мне эту папку, пожалуйста.
Морино, прищурившись, смотрит на Ящерицу и кивает головой на дверь.
– Господин, если вам больше не нужна эта информация…
– Верно, не нужна, но мне доставляют удовольствие твои напрасные терзания. Мой сын проводит тебя в вестибюль. Там тебя ждет твой друг и наставник Юдзу Даймон. Выжатый как лимон. А теперь – вон отсюда, пока тебя не избили до потери сознания и не выбросили на помойку.
Я иду за Ящерицей, бросаю последний взгляд на мусорную корзину, и мой отец скрывается за захлопнутой дверью комнаты 333.
Я твердо намеревался презрительно пройти мимо Юдзу Даймона, не обращая на него никакого внимания. А потом замечаю распростертое на диване тело. Некоторые из моих знакомых умерли, но я никогда еще не видел покойника – бледного, совершенно неподвижного. Как поступают в таких случаях? Сердце колотится, как обезумевшая заводная боксерская груша. Диван поскрипывает: Даймон шевелится, приоткрывает дрожащие веки. Взгляд блуждает в пространстве, натыкается на меня.
– Что… с тобой… сделали? – Какое-то дребезжание, будто глухо лязгают шестеренки. – Что с тобой сделали, Миякэ?
Я наконец обретаю дар речи:
– Меня отпустили.
– Второе чудо за день. Ты не изувечен?
– Напуган до усрачки, но не изувечен. И уже не так напуган до усрачки, как секунду назад. Я думал, что ты умер! Что с тобой сделали?
Даймон не отвечает.
– Зачем… ты ходил к Мириам… Ну зачем?
– Она выронила библиотечную книгу, когда мы, э-э, случайно встретились в парке Уэно, после того как ты утром слинял. Я вернул ей книгу. Вот и все.
Уголки его губ чуть подрагивают в усмешке.
– А с тобой что сделали?
– Литр крови.
Я, должно быть, ослышался.
– У тебя взяли литр крови? Но это же…
– Да уж, больше, чем… берут в донорском пункте… Ничего, жить буду. Наказание за первую провинность.
– А зачем им твоя кровь?
– Наверное, сделают анализ и продадут.
– Кому?
– Миякэ, прошу тебя… У меня нет сил… для обличительной речи о черных рынках…
– Ты, вообще, как? По-моему, тебе нужно в больницу.
Даймону очень трудно говорить.
– Да, доктор. Я отделался малой кровью – точнее, шестой ее частью – за то, что оскорбил якудза. Жуть. Разумеется, мне повезло. Я остался жив. Согласен, это преступление. Но, прошу вас, не обращайтесь в полицию, потому что отец тоже в этом замешан.
– Хорошо, но болтаться в этом здании совершенно незачем.
– Одну… две минуты… дай мне… собраться с духом.
Я оглядываю вестибюль. Отсюда можно выйти, но снова не зайдешь. Коридор, ведущий в комнату переговоров, забран решеткой, которую запер Ящерица. Стеклянные стены вестибюля оклеены защитной пластиковой пленкой. Отдираю уголок: строительная площадка, заграждения, псевдокалифорнийский пляж на расстоянии полета футбольного мяча. По дощатым мосткам прогуливаются загорелые люди. Бездвижная гладь Тихого океана блестит, как море в фильмах про монстров. Я чихаю. Ох, только бы не простуда, не сейчас, пожалуйста. Мне страшно. А вдруг Даймон впадет в кому, если его отсюда не вытащить?
– Попытайся встать.
– Отвянь.
– Надо позвонить твоим родителям.
Даймон приподнимается:
– Нет-нет, это совершенно исключено. Поверь мне. Позвонить моим родителям – это самое худшее, что можно придумать…
– Почему?
Даймон трясет головой, будто отгоняя муху:
– Политика. Политика.
И что теперь?