Сон Ястреба

– Кантакузин хорош как воин, но слаб в политике. Он плохо понимает, где друзья, а где враги. Мечется между ними. Он неразборчив в средствах и союзниках. Легко забывает как прежние обиды, так и былую помощь. Хотя есть люди, которые принимают его метания за силу, мудрость и прозорливость, – Пердика усмехнулся. – Это с какой стороны посмотреть.

– И? – вопросил Алексий.

– Время покажет. Если в Городе воцарится Орхан, значит Кантакузин не прав, а если победят латиняне, неправыми окажутся противники императора.

– Не слишком ли мрачно? – удивился Алексий. – Ты совсем исключаешь возможность, что Царьград останется православным, выдержав удары с обеих сторон?

– Сам по себе не останется. Нужна свежая кровь. А для этого победить должен либо Душан, либо мисяне, либо вы, русские. Но Кантакузин в борьбе с латинянами сделал ставку на нечестивых, привечает их как родню, а ведь те уже пытались захватить Город пятнадцать лет назад.

– Я не особенно заметил здесь агарян.

– Их трудно заметить, – горько усмехнулся Пердика. – Тысячи греков из Малой Азии приняли слово Мухаммеда. Они проникают сюда незаметно вместе с торговцами или беженцами. Ты каждый день встречаешься с ними на улицах, но не сможешь отличить от единоверцев. А они исподволь подтачивают наши основы лживыми проповедями, смущают народ.

– Ладно. Вернёмся к делам. Нам нужно найти поддержку одной из сторон. И лучше, чтобы таковой оказались единоверцы.

– Всё очень запутано. Вопросы веры давно отошли в тень.

– И всё же?

– Сторону Москвы император, пожалуй, возьмёт, как брал раньше, да только с Каллистом у него отношения сложные. Даже если мы найдём какой-то подход к императору, даже если он решит отблагодарить вас за прежнюю помощь, то вовсе не обязательно, что его заступничество будет полезно. Может и наоборот выйти.

Разговор с умным человеком доставил Алексию удовольствие, но вместе с тем породил множество тревог. Да, Пердика прав. Положение зыбкое. Излишнее внимание императора может и повредить делу. В таком случае, стоит оставить этот ход про запас, а пока попытать удачи напрямую у патриарха.

***

Скоморох так и не приблизился к цели, а средства от проданной по дешёвке фибулы таяли быстрее апрельского снега. Ростовщик оценил золотую вещицу в половину настоящей стоимости, но другие предлагали и того меньше. Константинополь оказался суровым на приём хозяином. Без денег здесь не спешили раскрывать гостю объятия, а деньги кончались. Приходилось отказываться от многого.

Находясь на грани телесного и духовного истощения, Скоморох бродил по старинным улочкам. Бродил безо всякого смысла, бродил в надежде на чудо. Бродил и размышлял.

Он быстро осознал, что явно переоценил себя, бросаясь вслед за московским посольством в страну, обычаев и языка которой почти не знал. Уже в первое своё константинопольское утро он ощутил ни с чем не сравнимое одиночество. Даже в прошлом году, когда ему пришлось целый месяц пробирался по безлюдному лесу, пугаясь любого прохожего и зверя, даже тогда он чувствовал близость родной земли. Теперь же всё было иначе. Чужое небо, чужие запахи, чужие разговоры. Сознанию не за что было зацепиться.

В голову полезли предательские мысли, будто для мести викарию нет оснований; что, по сути, тот не повинен в смерти Калики, не виновен даже в измене Микифора, бросившего владыку перед моровой угрозой. Может быть, лучше было остаться с чародеем, или отправиться с суздальским княжичем? По крайней мере, каждый из них предлагал настоящее дело. А он вот пустился в погоню за призраком.

Тогда, проснувшись в чужом саду, он с трудом поборол искушение поспеть к отходу русских кораблей, чтобы убраться из Царьграда восвояси.

Мысль о бегстве удалось отогнать. Алексий был врагом его хозяина, единственным по-настоящему серьёзным врагом. И рассчитаться со священником стало долгом, стоял тот за смертью Калики, или нет.

Несколько дней новгородец наблюдал за русским подворьем, и пока безуспешно. В логове викария было не взять, а за его пределами священника неизменно сопровождали монахи.

Едва Скоморох поравнялся с приземистой постройкой, как его ноздрей коснулся запах еды. Он валил из приоткрытых дверей и маленьких окон, окутывая новгородца каким-то тёплым сытным туманом. Вкус жареной дичи отчётливо возник во рту, словно Скоморох уже похрустывал жирной румяной корочкой, запивая мясо лёгким винцом.

Голод свирепым хищником ворвался в разум, изгоняя оттуда все прочие мысли и чувства. Помимо воли рука Скомороха потянулась к дверному кольцу. Он вошёл внутрь и осмотрелся.

Полдюжины небольших столов заполнял народ. Большинство выпивало молча. Голоса доносились только от ближайшего к нему стола, где шла игра в кости.

Как следует рассмотреть посетителей Скоморох не успел, ибо внимание его всё без остатка сосредоточилось на очаге. Запах шёл оттуда. Хозяин, похожий лицом на пожилую женщину, вращал вертел, а на нём… На нём потрескивала жиром мечта.