Somnium breve

В окне моем неровная стена
вечерним золотом озарена,
а снизу, со ступени на ступень,
по ней скользит едва заметно тень.

Все выше, выше к трубам дымовым,
все ближе к небу этот синий дым;
еще немного — станет он мутней,
поглотит стену и растает с ней.

Я всматриваюсь в медленную тень
и чувствую, как умирает день,
как уплывает в звездные поля
усталая, вечерняя земля.

Набережная («Осень, холодок, рассвет…»)

Осень, холодок, рассвет, —
камни набережной гулки.
Никого… Милее нет
этой утренней прогулки:
сень платановых аллей,
серый щебень, запах Сены,
опрокинутые в ней
дымнорозовые стены.

Мимо спусков и мостов,
лестниц и скамеек длинных,
обезлюдивших садов,
площадей, таких пустынных,
в полусумраке брести,
передумывая думы,
городские на пути
слышать, слушать полушумы.

Издалёка грузовик
прогремел неясным громом,
стукнул ставень, смутный крик,
где-то звон над Божьим домом.
Сонная скользит река,
донесется плеск фонтана,
стон фабричного гудка
из окраин и тумана…

Шарманка («На темный перрон полустанка…»)

Е. А. Жарновской.

На темный перрон полустанка,
под утро — ни свет, ни заря,
плетется хромая шарманка,
поет, надрывается зря.

Хоть голос у немощной звонок
и в ней человечья душа,
никто из вагона спросонок
в окошко не бросит гроша.

От века закон одинаков
на всех перепутьях земли.
И старенький вальс не доплакав,
умолкнет шарманка вдали.

Певица («В четверг под мое окно…»)

И. И. Жарновскому.

В четверг под мое окно
приходит женщина петь.
Пусть ей-то уж все равно,
да жуть на нее смотреть.

Во взоре не то вопрос,
не то, как ножом, печаль,
и грязная прядь волос
бахромкой седой — на шаль.

А песню поет она
такую — хоть плачь навзрыд,
всю душу мою до дна
призывной тоской пронзит.

Любого греха страшней,
нельзя никому простить.
И хочется крикнуть ей:
Неправда, не может быть!

Нищий («В городском саду за рекой…»)

В городском саду за рекой,
под каштанами, день-деньской
старый нищий сидел на пне,
всякий раз попадался мне.

Всякий раз минувшей зимой,
через сад проходя домой,
десять су я совал ему
в утешительную суму.

Он был очень убог и тощ, —
на посту и в холод и в дождь,
как заморщенный серый гриб,
к придорожной траве прилип.

Все о чем-то просил старик,
но в его слова я не вник;
что-то шамкал беззубый рот,
да понять я не мог весь год.

А недавно я мимо брел,
никого в саду не нашел, —
только лень торчал сиротой
над примятой слегка травой.

И с тех пор, уж не первый день,
мне мерещится этот пень,
и на сердце комом тоска.
Видно — я любил старика.

ЛУНА(«На соседнюю крышу…»)

П. А. Плетневу.