Солнце живых

— Сначала нашли много свинцовых пуль. Потом остатки библиотеки.

— Такая книга одна?

— Да. Жалко, плохо сохранилась.

— Но там есть?..

— Есть.

— Я одну видела. В Эрмитаже.

— Как тебя пустили? Небось самый дальний подвал…

— Женские хитрости.

— Потрясающе! — сказал я.

Кроме Эрмитажа в мире всего два экземпляра. В Британском музее и в Лувре.

Ленка потянулась к ящику.

— Лучше не трогай! Бу уже обжегся. Краска там, что ли, токсичная. Может, серебро добавляли.

Я и сюда, если честно, не потащил бы. Но Ленка всегда этим интересовалась. Даже странно.

— Переживу!

Взяла книгу. Ничего не случилось. Половины страниц не было, но самое главное осталось. То, чего уже лет двести не найдешь ни в одном сборнике мифов Древней Греции.

Ленка профессионально перелистывала за верхний правый угол.

— А тебе не попадет?

— Не должно. Я ведь только показать взял. Знаю, как это важно для тебя.

— Да. — Нашла гравюру. — Спасибо.

Человек, прикованный к скале. Само по себе зрелище неприятное. Если бы на этом неприятности и заканчивались. Почти все экземпляры мифа о Прометее были уничтожены еще во времена Трансформации или сразу после. Дошедшие до нас найдены и сданы в музеи уже потом. Вы про них, наверное, и не слышали.

Потому что контакт с ними реально опасен. Настолько реально, что из этого даже не получилось раздуть сенсацию, как из проклятия гробницы Тутанхамона. Там дело оказалось в серебряных украшениях, оставленных, по всей вероятности, специально для грабителей могил.

А болезни тех, кто имел дело с Прометеевым мифом, необъяснимы. Даже в наш не особо страдающий век.

— Поздравляю, — сказала Ленка с нулевой интонацией.

— Поздравлять надо Бу. И Арнольдыча. Но это не все.

— Не все? — Подняла глаза. Впервые с момента, как открыли ящик.

— Мы нашли кладбище.

Пожалуй, и не знаешь, где тут находка номер один. Кладбищ не отыскивали уже лет сто. Я имею в виду не мемориалы вроде Пер-Лашез, а настоящие захоронения.

Пришел мой черед рассказывать.

— …В Трансильвании, наверное, дольше всех был обычай хоронить прямо в кровати и приколачивать крышку.

Наш Арнольдыч, кстати, этой темой занимался. Его статья о том, что фиксация крышки мотивировалась именно суеверным страхом перед вампирами, наделала немало шуму.

— А что сказал гениальный Булгаков?

— При Арнольдыче лучше не повторять.

— Ну-ка, ну-ка!

— Опять развернул в свою пользу.

Из-за своих завиральных идей Бу поругался с Арнольдычем еще на дипломе и не попал в очную аспирантуру. Арнольдыч мужик ого-го, кафедру создал, тему вампиров пробил, но к нему же подход нужен.

— Короче… Бу решил, что все это вообще элемент их культуры.

— Их?

— Да. Не нашей.

И снова у Ленки странная реакция. Будто вспомнила что-то печальное. Взгляд ушел в сторону, губы поджались.

В наших с Бу концепциях много сходного. Я тоже уверен: вампиры — нечто большее, чем легенда. Но считаю, что они и неандертальцы — одно и то же. Люди вытеснили их, как более жизнеспособный вид. Те были всеядны, жрали даже друг друга; кроманьонцы совершеннее. Кровь — концентрация жизни, эволюционно прогрессивный способ питания. А с переходом на биотехнологии никто, кроме гурманов, не пьет животную. Укус давно стал частью любовной игры, не более.

Однако Бу занесло намного, намного дальше. Я сам постоянно твержу: наука нуждается в большом взрыве. А он уже изготовил чертеж бомбы.

Первый тезис Бу: вампиры не просто параллельная ветвь гоминид, а прямые предки людей. Это еще ладно, можно принять, поспорить.

Второй же тезис ввел Арнольдыча в состояние первобытной свирепости. Хотя он сам заразил нас тайной вампиров.

Так вот. По версии Бу, люди стали людьми совсем недавно. Никак не сотни тысяч лет назад. Всего пару веков. Собственно, и вурдалаки не вымерли, а растворились среди нас. Активные точки на сонной артерии якобы не только эрогенная зона, а рудимент древнего механизма очеловечивания.

В общем, дедушка Фрейд плачет по нашему Бу. На кафедре его пока терпели: кроме как к безумию гипотез, придраться больше было не к чему. Всю жизнь круглый отличник, а латинский, по-моему, был его родным языком в одной из прошлых (греческий — в другой).

Трансформация, вещал Бу, не столько социальное явление, сколько биологическое. Именно эволюционный скачок дал нам быстрый научно-технический прогресс и конец насилия в преступных формах.

Все это я не раз передавал Ленке.

— …Я не говорила, как чуть было не раздумала идти на истфак?

— Нет.

— Прочитала роман фантаста, Дика. «Человек в Высоком Замке». Ну, про то, как Наполеон все-таки победил и завоевал весь мир.

— Я знаю, читал.

Ленка вдруг перепрыгивает с темы на тему.

— А чем ваш Булгаков объясняет сам скачок?

— Ничем. Здесь у него пробел. Я же тебе говорил: все было по-другому. Мы приобрели новые способности и захватили жизненное пространство.

— А вы не думали… Если наоборот?

— Что — наоборот?

— Не приобрели, а потеряли?

Великая Трансформация! Эта мне женская логика!

— Нет, Лен. Так не бывает. Побеждает тот, кто сильнее. У кого чего-то больше.

— Больше в одном, меньше в другом.

— В чем, интересно?