Солнце внутри

Я послушно отпил глоток колючего напитка и повел головой вправо и влево, чтобы хоть немного расслабить мышцы. Свет в гостиной постепенно мерк, и вместо главного освещения зажигались отдельные разноцветные лампы. Уловив образовавшийся в толпе коридор, я посмотрел на стену с картинами и увидел, что «Молочница» ярко подсвечена, что сильно выделяло ее из образующегося полумрака и словно помещало в центр зала, несмотря на то что висела она далеко не на самом видном месте.

– Честно говоря, Дирк полный дурак в культурном плане, – трезво проговорил Барон, смотря через окно в сторону густого леса. – Он хороший бизнесмен, но отличить подделку от оригинала сам бы не смог, и он прекрасно это знает. Ему нравится сама идея. Как раз то, в чем он упрекает своих посетителей…

Я удивленно перевел взгляд с картины на Барона, а потом украдкой глянул через плечо, но музыка была столь громкой, что к нам пришлось бы встать совсем уж вплотную, чтобы подслушать наш разговор.

– А вы? – сглотнул я, покрепче сжимая прохладный хрусталь. – Вы могли бы отличить оригинал от копии?

– Я да, – ни секунды не засомневался Барон. – По крайней мере, в случае с Вермеером. Для того чтобы писать то, что пишет он, надо им быть. Можно мастерски подделать технику, но невозможно подделать содержание. Персонажи Вермеера… Нет, ты вообще понимаешь, насколько он близок нам по духу?

Судя по ударению, слово «нам» однозначно относилось именно к нам обоим, и я сам не ожидал той радости, которая вспыхнула во мне. Настроение Барона весь день было столь шатким, а в последние часы и вовсе испортилось, что я уже забоялся грядущего отвержения меня в качестве ученика и подмастерья. Все же насколько бы мне ни бросались в глаза гротескные штрихи бомонда, отказываться от него я не был готов. В одно мгновение я решил перестать брызгать желчью праведного негодования и опустить мысленно поднятый указательный палец.

Насколько Вермеер нам был близок по духу, я, честно говоря, вовсе не понимал, но тем не менее осторожно кивнул. Но Барон все так же смотрел в сторону леса.

– Персонажам Вермеера совершенно чужды суета или какие-то душевные терзания, – продолжил он так тихо, что мне пришлось склонить к нему голову для того, чтобы расслышать слова. – Они как часть натюрморта… Застыли в блаженном моменте, и момент перешел в вечность. Часы стоят. У Вермеера часы стоят, Адам. Он вне времени. И никто, насколько бы он ни был талантлив, не сможет скопировать эту отрешенность. Потому что ее сперва надо через себя пропустить. А чего нет, того нет. Не каждый тянет на иконописца, в конце концов…

Я выпрямился и кривовато улыбнулся.

– «Остановись, мгновенье, ты прекрасно», – процитировал я навязывающегося Фауста.

– Да-да, – медленно кивнул он. – Все это из одной оперы. Оперы под названием «Истина». А ты уж там сам решай, где хочешь быть. На стороне правды или иллюзии.

Все-таки Барон умел задавать каверзные вопросы. Настолько каверзные, что их даже сложно было распознать как вопросы. Но я знал, что он никогда просто так не разбрасывается словами и что от меня требуется однозначная реакция. Я быстро отхлебнул побольше шампанского, чтобы выиграть хоть пару секунд и набраться храбрости. Взрывающиеся пузырьки щекотали не только горло и желудок, но и мозги. Мысли схлестывались золотистыми пенистыми волнами и продолжали нестись круговоротом.

– Не думаю, что кто-то хочет быть на стороне иллюзии, – сказал я наконец.

– А вот тут ты глубоко заблуждаешься, – невесело усмехнулся Барон. – Если с иллюзией комфортнее, чем с правдой, то львиная доля человечества выберет первое, уж поверь.

– Осознанно? – усомнился я.

– Вполне. На то у человека и есть свободная воля, чтобы ему невозможно было насильно надеть шоры. Если ты выбираешь забвение и просто плывешь по течению, как плывется, то ты осознанно выбираешь шоры. Ты не лошадь, которую принудили. Твои шоры – это твой выбор. Твоя иллюзия – это тоже твой выбор.

– Но я не такой, – сказал я уверенно. – Мне не нужен комфорт. Мне нужна правда. Как и вам. Но иногда эту правду не так-то легко увидеть.

Взгляд Барона потеплел, и он повернулся ко мне.

– На то, Адам, есть я, – положил он мне на плечо тяжелую ладонь. – Каждому нужен учитель. Новомодная идея, что человек может справиться с чем бы то ни было в одиночку, по своей великой самодостаточности, большой блеф.

– А вы, Барон? – удивился я. – Разве вы не самодостаточны?

Пальцы на моем плече затвердели.

– Про меня ты ничего не знаешь, – сказал он холодно. – Но в стар… в определенном возрасте уже действительно можно быть самому себе учителем.