К женщинам относился с рыцарской утонченностью. Каждой давал почувствовать, что она неповторимая и единственная. О его романе с Тали Даян, расставшейся ради него со своим мужем Уди, сыном Моше Даяна, писала вся израильская печать. От первого брака у него сын Барак. От второго — дочь Йони. Этих детей помогали растить все бронетанковые войска.
Ни в чем он не знал меры. Все у него крупномасштабно, глобально. Не пожимал людям руки, а обнимал их. Не ссорился, а смертельно обижался. Не общался, а дарил себя. У каждого человека есть предел, а он жил в беспредельности, где не остановиться, не перевести дыхание.
Со временем жизнь его стала походить на медленное самоубийство. Жизнь не имеет иного смысла, кроме того, который ей придает человек. Йоси Бен-Ханан видел жизнь как универсальную мистерию. У него своя теория мироздания, где вселенскому злу противопоставляется гармония бытия. Он верит, например, что живые тесно связаны с мертвыми. Верит, что погибшие друзья помогают ему в экстремальных ситуациях.
Со временем рамки армии стали тесны для него. Тянуло в сторону с обкатанных рельсов. Трудно дышалось под жестким прессом армейских законов.
— Да разломай ты эту клетку, — советовал Бен-Ханану генерал-майор запаса Януш Бен-Галь, друг и бывший командир. — Ты давным-давно перерос армию. Стань хозяином собственной судьбы. Ты ведь можешь преподавать в любом университете. Напишешь прекрасные книги. Все равно ведь не бывать тебе главнокомандующим. Так к чему вся эта кутерьма?
Но трагедия Бен-Ханана в том и заключалась, что он не мыслил жизни вне армии. С 14 лет она стала его любовью. Роковой, непреодолимой и потому смертельно опасной.
Детство Бен-Ханана прошло в Иерусалиме под выстрелами, на фоне борьбы двух народов за обладание Вечным городом. Диапазон интересов его отца был весьма широк. Он, например, умудрялся одновременно преподавать физику и физкультуру в престижной гимназии в Рехавии. Весь Израиль знал Шмуэля Бен-Ханана, потому что много лет его сочный баритон каждое утро звучал по радио, раздражая граждан бодрым призывом начать день с физзарядки.
Мать тоже была учительницей, но к ней Йоси относился с видимым равнодушием, и как-то сказал:
— Мама, воспитавшая три поколения учеников, нам, трем своим детям, умудрилась не дать ничего.
Зато отца Йоси обожал, втянул в сферу своих интересов и таскал на все боевые учения и армейские церемонии.
Слава пришла к Бен-Ханану неожиданно, очень рано и без каких-либо усилий с его стороны. В Шестидневную войну бронетанковая бригада Городиша прорвалась к Суэцкому каналу. Танк Йоси находился в головной колонне, а сразу за ним на барханах подпрыгивал джип с иностранными корреспондентами. Утро только начиналось, но солнце Синая уже стояло высоко, и его отвесные лучи врывались в грудь вместе с дыханием, просачивались сквозь потную гимнастерку, проникали прямо в кровь сквозь поры кожи. И когда танк, преодолев очередной бархан, оказался вдруг у канала, Йоси не раздумывая, бросился в мутную воду, вскинув вверх свой автомат. В эту секунду и запечатлел его фотокорреспондент журнала «Лайф» — взъерошенного, мокрого и счастливого.
Снимок этот стал символом израильской победы, а Йоси еще долго называли «мальчиком с обложки „Лайфа“».
А потом началась изнурительная Война на истощение, в тяжелых буднях которой не было ничего героического. Три года капитан Бен-Ханан провел на линии Бар-Лева. Каждый день шли артдуэли. Гибли товарищи. Тогда-то и привык он спать не больше трех-четырех часов в сутки.
Вспоминает один из «старичков»: «Идет эвакуация раненых. Йоси сидит на башне танка в подчеркнуто ленивой позе, обращая на близкие разрывы снарядов не больше внимания, чем на докучливых мух. Он дирижирует огнем израильской артиллерии, прикрывающей вертолет, тяжело поднимающийся со взлетной площадки нашего форта с ранеными на борту. Но добивает меня фотоаппарат, которым Йоси щелкает, как на экскурсии. Поймав мой взгляд, улыбается, и тогда я осмеливаюсь спросить: „Йоси, почему штаб дивизии отказался выслать вертолет, когда об этом просил офицер старше тебя по званию, а когда позвонил ты, немедленно выслал?“
Улыбка Йоси становится шельмовской, но чувствуется в ней затаенная печаль.
— Потому, — говорит он, — что у меня в дивизии репутация психа, с которым лучше не связываться. Они знают, что если раненые не будут эвакуированы без промедления, то я сам явлюсь в штаб и разберусь с ними на месте.»
Война на истощение кончилась со смертью Насера, и капитан Бен-Ханан временно покинул армию. Ему всего 25 лет, и он хочет увидеть мир. Его не интересует современность, он отправляется на Дальний Восток, где бег столетий бессилен изменить устоявшийся ритм жизни.